Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного
Шрифт:
Мерсийе — жанр гораздо менее распространенный. Это поэма элегическая вообще, поэма оплакивания покойного в особенности. Месневи более популярна, эта поэма — многообразной тематики: мистической, эпической, романтической и пр. Ее специфика состоит в том, что каждый стих представляет собой одну полную грамматическую фразу, а полустишия между собой рифмуются. В XIII–XIV веках месневи у поэтов и любителей поэзии — в большой чести, но затем интерес к ней явно утрачивается.
Эта ученая поэзия чем дальше, тем больше расходится с поэзией народной. Образованный слой третирует ее как низкий жанр, в чем следует примеру, который подается сверху. Султаны (такие, как Селим I и Сулейман Великолепный), выступая в роли стихотворцев, всегда следуют «классическим» образцам и тем самым укрепляют позиции ученой литературы. К тому же поэты, живущие на счет султанской казны, все как один представляют именно ученую, «классическую» литературу {393} .
Самые большие имена в эпоху Сулеймана Великолепного — это Баки и Фузули. Но Фузули, автор прежде всего турецкой версии знаменитой поэмы Лейли
Другие поэты XVI века ценятся менее высоко. Достойны, впрочем, упоминания Ревани (ум. 1523), автор Ишретнаме(«Книги празднеств»), в которой он славит радости жизни; Зати (ум. 1546) и Хаяти (ум. 1556). Хаяти был соперником Баки, причем некоторые ставят его даже выше «султана поэтов».
В XVII веке поэты следуют той же литературной традиции. Наиболее выдающиеся среди них: шейх-уль-ислам Яхья (ум. 1643), автор мистико-эротических газелей, признаваемый общественным мнением в качестве преемника Баки; Неф’и (ум. 1635), наиболее, пожалуй, крупный из поэтов своего времени, знаменитый своим острым умом и не менее острым языком. За свои эпиграммы (иногда только устные) против высоких персон и за отказ отречься от написанного и сказанного он по повелению султана Мурада IV был предан смерти. В свое время Неф’и был лучшим автором касыд, в форме которых он сочинял панегирики, посвященные прославлению, в частности, и самого себя. Последний крупный поэт XVII столетия, Юсуф Наби, был другом великого визиря Кара Мустафа-паши и проявил себя как самый верный сторонник персидской литературной традиции.
На «ученом», причудливом языке слагаются не только стихи. Проза также в почете, причем большим читательским спросом (то есть относительно большим) пользуются исторические сочинения, или, точнее, хроники. Их авторы, вообще говоря, довольствуются изложением событий прошлого, выделяя из них подвиги, свидетельствующие о величии государей из османской династии: иными словами, перед читателем предстает не столько история в собственном смысле слова, сколько официальная историография. Перечислим главных представителей этого направления в XVI веке: Кемаль-пашазаде (ум. 1535), выходец из семьи военного, написавший Теварих-и Ал-и Осман(«Хроники османской династии»), персонажи которой служат предлогом для литературных упражнений автора в области риторики и создания гиперболических образов {396} ; Са’ди, сын прозелита, автор Селимнаме(«Книги Селима»), написанной в честь Селима I; Джемали (ум. 1550), шейх-уль-ислам и преподаватель, достойный продолжатель дела старых хронистов; Люутфи (ум. 1569), пресным, невыразительным языком рассуждающий в своей Асафнамео функциях великого визиря; и, наконец, Саадеддин (Са’д эд-дин, ум. 1559), перс по происхождению, что не помешало ему стать в Стамбуле наставником будущего султана Мурада III. Мурад III по восшествии на престол осыпал милостями своего бывшего воспитателя, который, к слову сказать, остался в фаворе и при его преемнике. Са’д эд-дин составил Тадж уттеварих(«Корону историй»), представляющую собой один из главных литературных памятников эпохи, но написанную донельзя вычурным языком — чрезмерные заимствования из арабского и персидского языков заставляют забыть, что язык этот — турецкий.
В XVII веке историография также отмечена несколькими яркими именами: это Кочибей (ум. ок. 1650), автор ценного исторического труда; ’Али (ум. 1600), крупный чиновник, занимавший видные посты как в провинциях, так и в столице; его основное сочинение Кюнх аль-ахбар(«Сущность новостей»), своего рода всемирная история, особенно полезна при изучении событий XVI века, поскольку автор смог опереться на документы и попытался написать историю, настолько близкую к отражаемой ею действительности, насколько это только возможно, проявляя при этом незаурядный критический дар. Попытка ’Али была продолжена двумя выдающимися историками. Первый из них — Хезарфен (ум. 1691), большой эрудит, поддерживавший отношения с французским востоковедом Антуаном Галаном, автором перевода «Тысячи и одной ночи». Хезарфен написал Всеобщую историю, в рамках которой впервые на турецком языке была изложена история Древней Греции, Древнего Рима и Византии.
Второй — На’има (ум. 1716) по праву признается величайшим османским историком изучаемой эпохи. К слову сказать, он был первым среди тех, кто занимал учрежденную во второй половине XVII века должность ваканювиса, то есть историографа. Его «Хроника» — первый пример исторического труда, включающего в себя не только изложение фактов, но и их трактовку. Обсуждение исторических событий и исторических персонажей завершается
За пределами поэзии и историографии имеются и другие исторические жанры, также отмеченные достойными именами. В XVI веке османская экспансия в Европе, Северной Африке и на Востоке сопровождалась возрождением интереса к работам по географии: на турецкий язык переводятся старые арабские труды Казвини, Ибн аль-Варди, Абу-ль-Фиды, а с персидского — отчет о путешествии в Китай Али Экбера Хитаи. Теперь турецкие авторы берут на себя труд написания географических трактатов, составляют на основе итальянских и португальских портуланов (компасных карт) свои собственные карты с описанием портов и берегов. Так, Пири Ре’ис (ум. 1554) публикует свою знаменитую Китаб-и бахрийе(«Книгу моря»), замечательный труд по Средиземноморью {397} , а Сеиди Али (ум. 1582) пишет Мухит(«Океан»), курс по навигационной астрономии, содержащий также описания морей и берегов Индии, хорошо ему известных, так как там он сражался с португальцами. Он же составляет Мир'ат аль-Мамалик(«Зеркало стран») — отчет о своем обратном путешествии из Индии в Константинополь {398} . Другой географ, Маджар Али Ре’ис, публикует атлас Средиземноморья. Перевод под названием Тарих-и Хинд-и Гарби(«История Западных Индий»), — перевод фрагмента, извлеченного из какого-то европейского труда по географии, — пущен в обращение в 1582 году. Можно, следовательно, констатировать попытку открыть для себя новую науку о новых странах.
В XVII веке два писателя выступают особенно успешно в одном нетрадиционном литературном жанре. Это — Кятиб Челеби и Эвлийя Челеби. Кятиб Челеби (1609–1656), известный также под именем Хаджи Хальфа, был удивительно многосторонним автором. Скромный служащий в администрации финансов, он достиг глубоких знаний во всех областях интеллектуальной деятельности исключительно благодаря единственной в своем роде научной любознательности. Среди прочих его работ одна Кешф юль-зунун(«Открытие идей») представляет собой библиографический словарь, дающий сведения о более чем 1500 книгах на арабском, персидском и турецком языках; предисловие к этому внушительному компендиуму знаний написано составителем по-арабски. Другая его работа Джихан нюма(«Образ мира») — описание стран Азии. Тухфет уль-Кибар(«Подарок великих…») — история морских сражений эпохи Сулеймана Великолепного. Мизан аль-хакк(«Весы истины») — богословский трактат, чрезвычайно любопытный для исследователя, который пытается воссоздать картину идейной жизни эпохи. С помощью одного прозелита он переводит Малый АтласМеркатора и Хондиуса. Одним словом, Кятиб Челеби был энциклопедистом еще до того, как энциклопедисты приступили во Франции к своему грандиозному труду {399} .
Эвлийя Челеби (1611 — ок. 1684) родился в семье придворного сановника, получил великолепное образование, но первые тридцать лет своей жизни провел, не совершив ничего примечательного. Став «чиновником доя поручений» при Мелике Ахмет-паше, который должен был занять пост великого визиря, Эвлийя принялся безустанно путешествовать вдоль и поперек Османской империи, заезжая попутно и в сопредельные страны. Отчет об увиденном и услышанном составил 10 томов Сеяхатнаме(«Книги путешествий»), которая при жизни автора считалась развлекательным чтением, годным даже для женщин в гаремах. Это суждение продержалось долго, и Эвлийя Челеби часто служил мишенью для «стрел остроумия» злопыхателей. Конечно, иной раз он слишком уж давал волю своему воображению, а иногда даже подробно описывал страну, в которой никогда не был. Однако если в его колоссальной работе отделить правду от вымысла, то в остатке остается солидная сумма знаний, имеющая большую документальную ценность. Его описание Стамбула, занимающее первый том его Сеяхатнаме, представляет собой первостепенной важности источник для познания жизни османской столицы в XVII веке {400} .
К тому же Эвлийя Челеби, в отличие от знаменитых литераторов своего времени, писал относительно простым языком, употребляя порой даже сочные выражения на местном диалекте или говоре.
Наряду с «ученой» литературой, которая все же как-никак дала ряд несомненно достойных произведений, существует другая литература, уходящая корнями в древнюю тюркскую традицию. Эта другая литература выступает в двух своих главных видах: в религиозном жанре и в произведениях народного творчества.
Литература по религиозной тематике, распространенная в сравнительно малообразованных слоях турецкого общества, отличается от своей «ученой» сестры тем, что пользуется народным разговорным языком; в ней меньше клише, меньше оборотов, заимствованных у арабов и персов. Ее источник — мистическое вдохновение, и в этом отношении она выступает продолжательницей традиции XIII–XIV веков, наиболее ярким выразителем которой был турецкий поэт Юнус Эмре. Для этой поэтической традиции характерно прежде всего то, что она основывается на силлабическом метре и на формах, свойственных народному стихосложению. Ее-то восприняли и развили дервишеские секты, которые смешивают свой неортодоксальный исламизм с древними пережитками тюркского шаманизма. Религиозная литература такого рода использует в качестве своих сюжетов либо «жития святых», либо повествования о чудесном (одно, впрочем, не исключает другого). Древние анимистские ритуалы Анатолии просвечивают сквозь исламскую оболочку в тех обрядах, что сопровождают всю жизнь человека, от его рождения до смерти.