Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века
Шрифт:
«Возвращение» дворянства в провинцию в свете ситуации, созданной манифестом о «вольности дворянства» 1762 года, привело к передаче полномочий центральных органов на места и, как следствие, ликвидации многих коллегий. Но в то же время дворянские сословные органы интегрировались в систему управления, что препятствовало попыткам создания оппозиции. Да и гвардия во второй половине XVIII века перестала исполнять функции своеобразного чрезвычайного органа управления и вернулась к своим «прямым» обязанностям элитной воинской части, хотя аж до 1869 года находилась в личном подчинении императора.
Изменилось и дворянское самосознание. Знать и гвардейское «шляхетство» 1720-1740-х годов в массе своей не отличались серьезными политическими пристрастиями, но зато привыкли участвовать в борьбе за власть – придворные Екатерины II еще хорошо помнили «страх от бояр» во время Елизаветы Петровны. Политика Екатерины обеспечила новому поколению дворян широкое поле деятельности: в победоносных войнах, службе в новых учреждениях, наконец, в развитии своих «дворянских гнезд»; при таких возможностях у них уже не возникали мысли о новых дворцовых «революциях».
В октябре 1777 года пожилой вельможа, бывший фаворит императрицы
512
См.: Барсуков А. П.Указ. соч. С. 48–50; Происхождение И. И. Шувалова действительно имеет неясности в отношении его родителей и степени их родства с не менее известными П. И. и А. И. Шуваловыми (см.: Огурцов В.Случай с бароном Ашем // Родина. 1999. № 4. С. 50–53).
Впрочем, затишье было обманчивым. Царствование Павла I было прервано очередным дворцовым переворотом, и вновь сыскное ведомство не смогло противостоять заговору. Созданное в начале XVIII века для борьбы с народными «толками», «непристойными словами» и придворными «партиями», к концу столетия оно оказалось неэффективным. По иронии судьбы Павел сделал то, что не смогла довести до конца его мать, – утвердил в 1797 году закон о престолонаследии; но при этом он нарушил неписаный и куда более важный порядок – сложившийся в правление Екатерины социальный баланс. Это вызвало новую переворотную ситуацию, которая стоила императору жизни. Предшествовавший перевороту заговор представлял собой серьезное конспиративное предприятие с участием влиятельных лиц из придворного круга и высшего гвардейского офицерства. Рядовых офицеров-исполнителей подключили лишь накануне ночного «похода» на Михайловский замок, а солдат в дело вообще не посвящали.
Механизм российского «переворотства» не исчез до конца вместе с «эпохой дворцовых переворотов», а «перешел» в следующее столетие. Кроме того, существовавшая «наверху» на всем протяжении XVIII века правовая неразбериха способствовала появлению всё новых самозванцев.
Самозваные Петры и Павлы
Следствием усилий по сакрализации монарха стала дискредитация самой духовной власти, потерявшей даже относительную независимость. Социальный протест в сочетании с консервативной оппозицией новшествам порождал в народном сознании ожидание истинного, «праведного» государя. Последний же в народном представлении (как и в реальности) не получал престол извечным и строго определенным порядком, но занимал его по Божественному определению (на деле – путем дворцового переворота), для чего желательно было предъявить какие-либо доказательства – например «царские знаки» на теле. [513]
513
См.: Живов В. М., Успенский Б. А.Царь и бог: семиотические аспекты сакрализации монарха в России // Успенский Б. А.Избранные труды. М., 1996. Т. I. С. 219; Успенский Б. А.Historia sub specie semioticae // Успенский Б. А.Избранные труды. Т. 1. С. 73.
Самозваных «Петров I» не появлялось – слишком многие знали государя в лицо и слишком необычным был этот царь, оставивший по себе в народе не лучшую память. Объявлявшиеся при нем самозванцы принимали имя «турского салтана» (Григорий Семионов в 1709 году); царского «дяди», «брата» Алексея Михайловича (солдат Григорий Михайлов в 1706 году). Назвавшиеся-таки «Петрами Алексеевичами» в начале царствования (соответственно в 1690 и 1697 годах) «зерщик и бражник и пропойца» из Рославля Терешка Чумаков и московский посадский Тимофей Кобылкин были людьми психически больными и на политическую роль не претендовали. [514]
514
См.: Усенко О.Царь Петр – пропойца из Рославля // Родина. 2006. № 12. С. 68–71; Он же.Повесть о капитане Кобылкине // Там же. 2007. № 1. С. 34–38; Он же.Царский братец из Лефортова полка // Там же. № 3. С. 52–55; Он же.Как стать султаном и царем одновременно // Там же. № 5. С. 53–54.
Однако уже в 1708 году вотчинный крестьянин тамбовского помещика Ерофеева Сергей Портной рассказывал, что царевич Алексей не признавал отца, ходил по Москве с донскими казаками и приказывал бросать в ров «бояр». [515] С 1715 года в России – еще при жизни царевича – стали появляться лжеАлексеи; первым из известных нам стал угличский рейтарский сын Андрей Крекшин, пьяница и игрок. Правда, «народным заступником» он не был и три года бродяжничал под высочайшим именем, чтобы мужики-селяне его поили и кормили. Затем это имя принял вологодский нищий А. Родионов. В 1724 году объявились сразу два претендента: «Алексеем» назвали себя солдат Александр Семиков в украинском городе Почепе и извозчик Евстифей Артемьев в Астрахани; последний даже сказал на исповеди, что скрывался «для того, что гонялся за ним Меншиков со шпагою». [516]
515
См.: Голикова Н. Б.Указ. соч. С. 175–177.
516
См.: Там же. С. 177–179; Прокопович М. Н.О извозчике I гренадерского батальона Е. Артемьеве, назвавшемся царевичем Алексеем Петровичем // ЧОИДР. 1897. Кн. I. Смесь. С. 9–10; Троицкий С. М.Самозванцы в России XVII–XVIII вв. // ВИ. 1969. № 3. С. 140.
В 1725 году оба «царевича» были казнены, но «созревали» новые самозванцы. Мы уже упоминали об объявившемся в 1732 году лже-Алексее – Тимофее Труженике; в 1738 году еще один «царевич», Иван Миницкий, сумел привлечь на свою сторону солдат расквартированного под Киевом полка и объявил поход на Петербург.
Сподвижник Труженика, Ларион Стародубцев, от имени царевича Петра Петровича издал «манифест»: «Благословен еси Боже наш! Проявился Петр Петрович старого царя и не императорский, пошел свои законы искать отцовские и дедовские, и тако же отцовские и дедовские законы были; при законе их были стрельцы московские и рейторы, и копейщики, и потешные; и были любимые казаки, верные слуги жалованные, и тако же цари государи наши покладались на них якобы на каменную стену. Тако и мы, Петр Петрович, покладаемся на казаков, дабы постояли за старую веру и за чернь, ка[к] бывало при отце нашем и при деду нашем. И вы, голетвенные люди, бесприютные бурлаки, где наш глас не заслышитя, идите со старого закону денно и ночно. Яко я, Петр Петрович, в новом законе не поступал, от императора в темнице за старую веру сидел два раза и о ево законе не пошел, понеже он поступал своими законами: много часовни поломал, церкви опоко свещал, каменю веровать пригонял, красу с человека снимал, волею и неволею по своему закону на колена ставливал и платья обрезывал». «Царевич» объявлял о своем желании «вступить на отцовское и дедовское пепелище» и призывал «чернь» «сему нашему ерлыку верить и поступать смело». [517] Для этого образца самозваной «пропаганды» характерно подчеркнутое противопоставление доброго старого царского начала плохому императорскому; призыв «искать отцовские законы» плохо согласовывался с осуждением этих самых порядков; но зато складывался образ царевича-мученика, пострадавшего за «старую веру» и традиционный уклад жизни, которому Петровские реформы нанесли страшный удар.
517
Цит. по: Есипов Г. В.Люди старого века. С. 439.
Затем стали появляться лже-Петры II: в глазах простых людей рано умерший мальчик-император навсегда остался «добрым царем». Начиная с 1732 года им назывались однодворец Петр Якличев, капрал Алексей Данилов и другие; кажется, последним из них был беглый солдат Иван Евдокимов, объявивший себя императором в 1765 году, сочинив захватывающую историю о своем «спасении»: якобы его некие «бояре» вывезли в Италию, где 24 года держали заключенным в «каменном столбе» в Неаполе. [518] Впоследствии слухи о «живом» Петре II возникали периодически; [519] объявились и его самозваные «дети». [520]
518
См.: Троицкий С. М.Указ. соч. С. 142; РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 1405; Ф. 248. Оп. 13. № 689. Л. 189.
519
См.: Там же. Ф. 7. Оп. 1. № 1405. Л. 3; № 1423. Л. 2; Ф. 7. Оп. 1. № 5. Ч. 2. Л. 54 об.
520
См.: Там же. Ф. 149. Оп. 1. № 79. Л. 24.
Трагическая судьба заточенного в Шлиссельбурге и в конце концов убитого Ивана Антоновича хорошо известна. Однако интересно, что свергнутый император вызывал сочувствие именно в гвардии и дворянском обществе, но в народе популярностью не пользовался. В массовом сознании «подлых» подданных он, по-видимому, не расценивался как «свой»; в отличие от вышедших из народа лже-Алексеев, Петров II и Петров III, самозваных Иванов Антоновичей, кажется, не было. Да и сохранившиеся народные «отзывы» о царе-младенце были достаточно резкими; например, купец Дмитрий Раков был убежден, что Ивану предстоит «быть на царстве» в качестве появившегося в России Антихриста. [521] Только однажды, в 1788 году, к лифляндскому генерал-губернатору Ю. Ю. Броуну пришел самозванец, назвавший себя «Иваном Ульрихом», якобы отпущенным в 1762 году комендантом Шлиссельбурга. В Тайной экспедиции установили, что мнимый принц – скрывавшийся от долгов купец Тимофей Курдилов. [522]
521
См.: Там же. Ф. 7. Оп. 1. № 1561. Л. 6 об.
522
См.: Лурье С. С.Из истории дворцовых заговоров в России XVIII в. // ВИ. 1965. № 7. С. 217–218.