Пояс Ипполиты
Шрифт:
– Это, Аргос, не Ферида, а ее внучка.
– А Ферида умерла?
– совсем тихо спросил он.
– Жива, Аргос, жива. Завтра мы поедем к ней.
– А Лота?
– Это моя мама,- сказала Мелета, начавшая кое-что понимать.- Она в Фермоскире, я только что от нее. А ты кто?
– Он твой дед, Мелета!- крикнул Бакид и подтолкнул девушку к Аргосу.
– Ну и дела!- произнесла Агнесса.- Я ничего не могу понять.
После восторженных возгласов, объятий и шума, наконец все успокоились.
Скиф предложил Аргосу поездку к Фериде, Мелета догадалась попроситься с ними, чтобы навестить бабушку. Потом Бакид и Аргос пошли на торжище, чтобы купить лошадей, а Мелета осталась с Агнессой, чтобы рассказать о Фермоскире. Они просидели в комнате почти всю ночь, а на рассвете Агнесса переоделась в морскую одежду Мелеты и вошла на фелюгу Митродора. Замены никто, кроме кибернета Аркадоса, не заметил.
Агапевесса в Камышах, между тем, продолжалась. Гости и хозяйки слегка поели, слегка попили. Слегка, потому что вина амазонки закупили мало, не рассчитывая на такое большое количество гостей. И винные меха опустели. И бараньи туши, зажаренные на кострах, уже обглоданы, хлебы, выпеченные из пресного, теста, съедены, скифы и амазонки перезнакомились друг с другом, уже не раз пускались в пляски, но еще не расходились.
– И не разойдутся,- сказал Борак, подойдя к царице и ко-ною, которые сидели на берегу, спустив босые ноги в воду и, увлеченные, о чем-то разговаривали.
– Почему?
– спросил Агаэт.
– Наших парней захватили пожилые бабы, смотрите куда они оттеснили молодых амазонок. Парни со старыми не очень-то хотят уединяться и чего-то ждут. Во-вторых, амазонки не смеют уходить с пира, пока не ушла их царица, а вы, видимо, не торопитесь.
– А ты торопишься?
– спросил Агаэт.
– Я совсем другое дело. Я не уйду, пока ты...
– Слушай, Борак,- сказала Годейра,- на меня и на коноя ты не смотри. Мы вне агапевессы. Мы же цари, нас не надо охранять, мы сами себя защитим...
– Но вы не можете уединиться.
– Почему?
– У коноя есть Лебея, у тебя - какой-то Перисад. Мне мои подружки у костра говорили.
– Все правильно. Если я уйду с коноем к себе, то не затем, чтобы исполнить закон агапевессы, а поговорить о дальнейшем, что последует после праздника. Иди к своей подружке и скажи об этом. Ты видишь — все угощение кончилось, а твои скифы еще не наелись. Пусть амазонки приглашают их каждая в свой дом, пусть они ухаживают за гостями. Иди.
– И вы идите. В случае чего, я Лебее не скажу ни слова.
Годейра встала, подала руку коною, помогла ему подняться и пошла вперед по направлению к дворцу.
– Ты же сам сказал, Борак, что парни не очень-то хотят уединяться с пожилыми. А я ведь пожилая, и даже очень. С Лебеей мне не спорить.
В пастаде [16]царского дома Годейра указала коною на ложе и предложила возлечь, придвинув стол. Коной вспомнил, что когда он жил у эллинов, то видел, что знатные всегда обедали лежа у стола. Он лег на лежанку, облокотившись на валик, царица налила ему вина.
– А ты, царица?
– Я хозяйка. Я найду себе место.
– Садись на ложе рядом со мной. Может, ты захочешь поспорить с Лебеей.
Коной поднял чашу, хотел ее выпить, но царица протянула руку и отняла вино:
– Ты пьян, коной, и говоришь недозволенные речи.
– Но разве мы не на агапевессе?
– Я уже говорила - мы вне агапевессы.
– Но не вне любви,- Агаэт обнял царицу и крепко прижал к груди.
Она не сопротивлялась, склонилась над коноем и дрожащими руками начала развязывать тесемки хитона... Потом Годейра сбросила подушки на пол, и они перешли на ковер. Коной запутал голову в волосах Годейры, положил ногу на крутое ее бедро и, как в омут, опустился сначала в дрему, потом в сон...
Проснулся он от выкрика Борака:
– Коной, наших бьют!
Царица не успела еще сообразить, в чем дело, как Агаэт выскочил из пастады. В сумеречном воздухе раздавались крики мужчин, визг женщин. На фоне вечерней зари с развевающимися волосами носились амазонки, размахивали руками скифы.
– Что это?
– воскликнула царица.
– По-моему, это обычная драка. И начали ее ваши женщины. Смотрите - скифы защищаются.
– Как бы они не схватились за копья и мечи.
– До этого не дойдет, я думаю. Скиф на бабу с мечом не полезет.
– Из-за чего драка?
– Я не знаю, царица. Но если дойдет до мечей...
А все началось с Борака. Он даже не думал изменять Гипаретте, он хотел только посмотреть, не перепились ли его друзья. Нет, пьяных не было, меха из-под вина были пусты, мясо съедено, играли флейты, стучали барабаны, отплясывали скифы, их обнимали амазонки. Кое-кто уходил в сторону рощи, несколько пар переходили вброд реку. Все было мирно - девушка, задрав хитон, чтобы не замочить, держала его пальчиками за край, парень поддерживал ее за другую руку. Около флейтисток Борак остановился, его внимание привлекла одна из музыканток с необычно высокой прической. Она была на редкость красиво сложена, молода и, зная это, сидела обнажив ноги, тоже, впрочем, очень красивые. Борак поднял край откинутого хитона, прикрыл ноги девушке и зашагал дальше. Флейтистка поняла его по-своему. Она передала флейту подруге, спрыгнула со скамьи и поспешила за ним. Догнав его, взяла за руку и сказала:
– В роще, наверно, много людей. Пойдем за реку?
Борак вспомнил Гипаретту, хотел было отдернуть руку, но не смог. Флейтистка была красивее, намного. Он чуть сопротивлялся, но девушка упрямо влекла его к берегу. Вдруг на их пути встала пожилая амазонка. Она была не совсем стара, но безобразна. Лицо ее испещрено шрамами, некоторые раны еще не зажили. Она оттолкнула девушку и властно сказала:
– Уйди. Он мой!
– С чего ты взяла?
– Я - сотенная!
– А я флейтистка. И я не в твоей сотне.
– Еще бы! Если бы так, то я тебя просто угнала бы на конюшню.
– Ты сама иди на конюшню!
– флейтистка оттолкнула сотенную, та попятилась, запнулась за корень дерева и упала навзничь. Вскочив, набросилась на молодую, и тут настала пора Бораку вступиться за флейтистку. Он встал между ними и крикнул:
– Не тронь ее! Она и вправду моя!
– Не твое дело решать, чей ты. Я - сотенная!
– Уйди, старая дура!
– Ах, я дура!
– сотенная размахнулась и ударила Борака кулаком в ухо. Он боднул сотенную головой под челюсть. Та от удара прикусила язык, изо рта пошла кровь. Почувствовав кровь, она, видимо, подумала, что в бою и крикнула что есть силы: