Появляется всадник
Шрифт:
Ты… что? Териза смотрела на него так, словно он ее ударил. Не собирается? Мир был полон разных видов боли, возможностей страдать — их было гораздо больше, чем она подозревала. Тоска, которую она ощущала, была для нее внове. «Я не собираюсь сражаться с ним». На мгновение ее собственная ярость стала такой невыносимой, что ей захотелось накричать на него.
Он не отводил глаз. Он смотрел на нее, словно отгороженный непрошибаемой стеной; все, чего бы ни сказала Териза, какие бы слова не бросила ему, просто отскочило бы и упало на землю. Значит, вот как глубоко он страдал; она, казалось, видела источники его страданий, окутывающие его словно бы мраком. Он страдал от
Он страдал из—за угрозы, нависшей над его родным домом.
Кроме того, все, чем он занимался всю свою жизнь, рухнуло. Джерадин взвалил на себя бремя ответственности даже за бедственное положение Найла. Как же она может злиться на него? Что дает ей такое право?
И, подавив острое чувство горечи, Териза нашла в себе силы спросить:
— Что же ты собираешься делать?
Ее спокойствие, похоже, подействовало на него благотворно. Поза пригодника стала определенно менее напряженной; черты лица несколько разгладились. Со слабым намеком на всегдашний юмор он сказал:
— Сначала я собираюсь выслушать все, что ты захочешь мне рассказать. Затем хочу отвезти тебя в Хауселдон и подобрать тебе новую рубашку.
Она невольно заморгала.
— Ты же знаешь, что я спрашивала совсем о другом.
— Ну хорошо. — В его голосе снова зазвенела сталь. — Я собираюсь сделать зеркало. Любое зеркало, не важно какое — главное, чтобы оно было достаточно большим. Сейчас я Воплотитель. Я знаю, как создавать зеркала. Я вечно ошибался, потому что делал не то, что нужно, пытаясь применить свой талант не по назначению. Но сейчас я знаю, что следует делать.
Я намерен отлить зеркало. И уничтожу любого сукина сына, который попытается прийти сюда и причинить вред моей семье.
Териза затаила дыхание, стараясь сохранить спокойствие.
Он неловко пожал плечами. — Ты это хотела услышать? О Джерадин.
Она не знала, что сделать для того, чтобы он изменился, — но готова была на все. Она не могла видеть его таким. Он заслуживает лучшего обращения после того, что пережил.
Эта мысль дала ей силы снова заговорить: — Ты спрашивал, что со мной произошло. Мне кажется, лучше все рассказать.
Это далось легче, чем она думала; она могла умолчать о многом. Собственно, она утаила, как Тор и Артагель оба умоляли ее предать Джерадина. Это не дало бы ему ничего, кроме новых страданий. Она не смогла рассказать о ярости Смотрителя и собственном парализующем страхе, словно ничего этого никогда не было. У нее не было подходящих слов, чтобы говорить о таких вещах — и о том, как они изменили ее. Вместо этого она сосредоточила свой рассказ на Мастере Эремисе.
— Он одурачил их всех, Джерадин, — сказала она, рассказав, что происходило в подземелье, о визитах Смотрителя, Эремиса и Мастера Квилона, ее побеге с Квилоном — а после рассказав ему о Гилбуре и Хэвелоке и об убийстве Квилона. — То, что он сделал с Найлом—показательно. Этот врач, Андервелл, мертв, и все думают, что кровавый убийца — ты, а единственный человек, который кажется невиновным, — Мастер Эремис. Он сделал из себя героя, наполнив резервуар водой, — но все это лишь уловка, чтобы он мог бродить где ему вздумается, когда все считают, что он крайне занят. Он в сговоре с Гартом и Кадуолом и выжидает, пока его планы не осуществятся в полной мере. Политика, миледи. Если мои уловки увенчаются успехом, то я останусь в выигрыше. Если потерпят неудачу, то я достигну своей цели другим путем. Несмотря на решимость быть спокойной, при этом воспоминании она содрогнулась.
— Он собирается расставить чудовищную ловушку, и никто не знает, что это его рук дело. Мастер Квилон—мой единственный свидетель, но он мертв. Так как Смотритель видел меня с Мастером Гилбуром, он будет считать, что я убила Квилона.
Она рассказывала, и гнев рос; ее переполняла накопленная ярость. Она не хотела давить на Джерадина, она хотела убедить его. Но просто не могла вспоминать об Эремисе без дрожи.
— Джерадин, он задумал уничтожить их всех, а они даже не подозревают об этом. То, что творит король Джойс, далеко от здравых поступков, но его дело обречено на провал, если он знать не знает, кто его подлинный враг. Все, за что он всю жизнь сражался, Мордант и Гильдия, все его идеалы, — все то, за что ты так обожал его, — все это уничтожит Эремис.
Джерадин нетерпеливым жестом призвал ее замолчать. Его лицо окаменело.
— «Эремис собирается все разрушить». Ну конечно. И ты хочешь, чтобы я остановил его. Ты думаешь, что я могу остановить его.
Она, сдерживаясь изо всех сил, тихо сказала:
— Кто—то должен предупредить их. В противном случае у них не будет ни единого шанса на успех.
— А как же быть с предсказанием Гильдии? Как быть с нуждами Морданта?
Внезапно он поднялся и устремился вдаль с такой решимостью, словно не собирался возвращаться, но через мгновение резко повернул назад и возвратился к ней, шагая по свежей траве и разбросанной еде.
— Ты хочешь, чтобы я предупредил их, — прохрипел он. — По—твоему, я не думал об этом? Говорить легко. Ты знаешь, как далеко отсюда Орисон? Осада только началась. Кадуол уже выступил. Все, что он хочет уничтожить, будет лежать в руинах, прежде чем я одолею половину пути. Я прибуду, словно примерный мальчик, сопя от усердия, желая спасти весь мир, а он лишь посмеется надо мной.
— Он всего лишь посмеется.
— Териза. — Джерадин с видимым усилием сдерживался, не позволяя себе накричать на нее. — Я невероятно устал от того, что надо мной смеются.
Душа Джерадина была истерзана, она ясно видела это; он настолько опечалил ее, что ее гнев прошел, во всяком случае на время. Она не знала, что сказать.
Да и что она может сказать? Она поняла; она все поняла. Он проиграл и старается смириться с этим. Но понимала она это или нет, ничего не меняло. Это не поможет — ни ему, ни Морданту. И еще она должна была что—то дать ему. Если она этого не сделает, то снова расплачется.
Тихо, стараясь скрывать озабоченность, она спросила:
— А что ты хочешь от меня? Он ответил быстро.
— Ты Архивоплотитель, — коротко заметил он. — Как Вагель. Ты только что доказала это. Ты можешь проходить сквозь зеркало, не изменяя миры. И не теряя рассудка. Но ты не просто обладаешь подобными способностями. Ты можешь измерять и сами изображения. Вместе мы составляем самую могучую пару в Морданте. Все, что нам необходимо, — практика. И зеркала. Я хочу, чтобы ты осталась здесь и помогла мне защищать то единственное, за что стоит сражаться. Прежним тоном она спросила:
— А у тебя есть хоть какое—нибудь зеркало?