Пойдем играть к Адамсам

Джонсон Мендал У.

В словах Дайаны была истина.

Она права, – сказала себе Барбара. Я так бы и поступила. Отпустила бы ее. И почему? Чудовищность вопроса заставила Барбару едва ли не пожалеть, что она все еще оставалась собой. Она ни в коей мере не была согласна с Дайаной, и в то же время не могла с ней не согласиться. В мире существовало больше Дайан, чем Барбар, и эта девушка была права. Всякий раз побеждали именно Дайаны. Вопрос лишь в том, когда, где и как. Конец всегда был предрешен, теперь оставалось лишь найти выход, и Барбара

сказала:

– Убей меня.

Дайана, коснувшись своих волос, посмотрела вниз с ясностью и настороженностью. Она ничего не сказала.

– Дайана, убей меня. Сейчас. Здесь. Пожалуйста.

– Что?

– Послушай.

Дайана не шевелилась.

– Убей меня.

Связанная Барбара подняла на нее глаза, в которых была беспомощная мольба.

– Убей меня, – сказала она. – Убей меня прямо здесь и сейчас. Вон там бутылка с этим веществом, и, если я надышусь им, ты меня убьешь. Ты победишь. Ты сделаешь это сама и победишь. И я прошу тебя сделать это. Пожалуйста. Я прошу тебя, Дайана, как никто никогда никого не просил. Просто сделай это для меня сейчас.

Бледный гладкий лоб Дайаны покрылся морщинами.

– Пожалуйста, – сказала Барбара. – Будь так добра.

– Не могу, – сказала Дайана. – Это случится не раньше, чем через час.

Слова, слова, слова. Кто же сказал это? – задалась вопросом Барбара. Слова, слова, слова… Это из какого-то стихотворения или пьесы. Возможно, Шекспир. Наверное, Шекспир. Слова, слова, слова.

Слова.

Если вдуматься в слово, которое означает «слово», то все развалится. Это отвратительный звук, который ничего не дает, а если не дает, то я его не произнесу. Никогда.

Я схожу с ума, – подумала Барбара. Я схожу с ума, потому что мне очень страшно, потому что меня хотят убить. Есть ли такое слово, через которое я могла бы обратиться к Дайане за помощью? Или слово, означающее, что я перестала быть собой. Она посмотрела на стоящую над ней Дайану и осознала, что такого слова не существует. Я никогда ее не пойму, – подумала Барбара, – а она никогда не поймет меня. Это неправильно, это не укладывалось у нее в голове, но это было так, и оставался лишь вопрос милосердия.

Барбара откинула голову на подушку, которую сделал ей Бобби; это был единственный акт доброты по отношению к ней. Каким словом обозначалось милосердие? Разве можно умереть красиво? Разве можно спешить к тому смутному, зыбкому богу, в которого она верила и в то же время больше не верила?

– Дайана, убей меня. Я серьезно, – снова сказала Барбара. – Ты должна.

Лицо Дайаны было холодным, бледным и любопытным.

– И ты ошибаешься, – сказала Барбара. – Думаешь, что я красивая, но это не так. Думаешь, что я взрослая и знаю все ответы, но это не так. Думаешь, что я милая и добродушная, потому что хочу что-то от вас, хочу изменить ваше мнение или что-то еще, но это не так. Думаешь, что убить меня – это правильно, но это не так. Ты ошибаешься, ошибаешься, ошибаешься. Я не могу сказать тебе, насколько

ты ошибаешься, но ты все равно это сделаешь, – сказала Барбара. – В любом случае. Поэтому убей меня сейчас, – сказала Барбара. – Сделай это красиво, но только чтобы это было между нами. Ты сможешь, и я не буду чувствовать ничего, кроме того, что чувствуют другие.

Что еще я могу сказать, – подумала Барбара, глубоко вздохнув.

– Я не хочу, чтобы меня резали, жгли или хлестали плеткой и смеялись при этом, – сказала она. – Ты же женщина, Дайана. И ты знаешь это…

За окном тем временем переливался золотом полдень, заполнив всю вселенную и залив бликами грязный пол домика прислуги.

– Понимаешь?

– Да, – ответила Дайана. И она не обманывала. – Правда, понимаю, но я просто не буду этого делать. Ты не выкрутишься, просто понюхав ту бутылку. Так-то вот.

– Я не знаю. – Барбара откинулась назад, чтобы, глядя снизу вверх, могла хорошо видеть Дайану. Теперь, когда все было кончено – и Дайане, похоже, стало скучно, – теперь, когда время почти подошло, худое лицо девушки слегка оживилось. Она пребывала в предвкушении, Барбара видела это во всем ее поведении. Значит, можно получать удовольствие от причинения боли и убийства. Значит, в мире действительно существует другой тип людей. А какие еще бывают?

– Просто не знаю, – повторила она, закрыв глаза. – Как вы собираетесь это сделать?

– А вот секретик. – Эта детская фраза не принадлежала Дайане. И была произнесена с сарказмом.

– Знаешь, – сказала Барбара, обращаясь в темноту, царящую за веками, – если случится так, что я каким-то образом выживу, я буду ненавидеть тебя до конца своих дней. Буду ненавидеть все это. Буду ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть.

– И это правильно! – Голос Дайаны звучал одновременно и удивленно, и радостно, как у учительницы, разговаривающей с медлительным учеником, который наконец что-то понял. – Именно это я тебе и говорила. Вот так все и происходит.

Каким-то образом под конец – ну, или почти под конец – Барбара сделала эту девушку счастливой.

С

тояла вторая половина дня. Воздух был влажным, дул легкий ветерок, а небо было ослепительным, бледно-голубым и необыкновенно прохладным. Настало время детям прийти за ней, и они поднялись по лестнице и начали сборы. Уже заткнули ей рот, только на этот раз по-другому. Туго обмотали веревкой голову вдоль рта, разжав челюсти и зафиксировав язык.

– Будет больно, – сказала Дайана, – и ты будешь сильно плакать. Дышать придется через рот. Мне очень жаль.

Затем они подняли ее с пола: со вчерашнего дня они кое-чему научились. Бобби придумал способ переноски и проинструктировал их. Впятером они просто подняли с пола спальный мешок, на котором она лежала, и вынесли из комнаты, как носилки.

Б

арбара не знала, сколько ей еще осталось – час или два, – и отчаянно надеялась на спасение. Ее мысли сосредоточились на трех последних вариантах. Во-первых, это тот бродяга, человек, которого она никогда не видела. Он все еще был где-то рядом и мог им помешать.