Пойдем играть к Адамсам
Шрифт:
Это пробуждало воспоминания о том, как Барбара мыла голову в ванной, когда Терри хотела туда попасть. Пробуждало воспоминания о соревнованиях по плаванию, которые посещала Терри, когда Барбара казалась ей особенно одинокой – худой, загорелой, с побелевшими губами, испытывавшей тошноту перед соревнованиями. Воспоминания о том, о чем обычно не задумываешься, пока человек
И под всеми этими нахлынувшими воспоминаниями Терри чуть не сломалась. Одно удерживало ее.
Барбара, – сказал Терри, – ты тупица. Ты – та, кем я хотела быть, и я поняла это лишь тогда, когда встретила тебя. Ты – единственное существо в мире, чье существование имело смысл, а теперь ты мертва.
Терри казалось, что Барбара ее обманула.
Барбара, в этом году мне так много всего хотелось обсудить с тобой. Я думала, что все понимаю, а оказалось, что нет. Ты отдалилась от меня, позволила себя убить.
Не знаю, почему я не удивлена, – сказал себе Терри. Я буду скучать по тебе всю оставшуюся жизнь, но не знаю, почему я не удивлена.
Барбара – и здесь Терри повторила мысль незнакомой ей Дайаны, – Барбара, я ненавидела тебя за то, что ты была такой открытой, простодушной и веселой. Ты это заслужила (и тут она снова вторила незнакомой ей Дайане, которая продолжала чувствовать то же самое), я тебя ненавидела.
Что я буду делать без тебя?
Я тебя ненавижу.
Добро, прочь из этого мира.
Я знала добро, – сказала себе Терри. Знала его, жила с ним, пока оно не исчезло. Добро, прочь из этого мира. Барбара, иди домой, где бы ни был твой дом. Убирайся из моей жизни, – мысленно произнесла Терри, – ради бога, отвяжись от меня (к этому моменту у нее почти не осталось слез). У нас и без тебя хватает дел.
Я это я, мы это мы, мы все это мы, и мы не можем быть никем другим. Оставь нас в покое, Красавица, иди домой, и поставим точку. Ты нам не нужна.
Ты все портишь, заставляешь всех думать, что невозможное возможно. Мы не должны подвергаться подобным искушениям, и ты несешь за это ответственность.
Красавица,
Добро, уходи из этого мира, чтобы мы могли жить в нем.
Барбара, иди к черту.
Если мыслить хладнокровно, мало-мальски разумно, то невозможно представить себе Барбару в божественном статусе. С Барбарой было покончено. Это совершенно очевидно.
И все же… И все же.
Можно – разум постоянно поддается искушению – представить, как она оглядывается на то короткое время, которое прожила как человек. Все когда-то были людьми.
Она смотрит на людей, которые когда-то были ее собратьями, на всех них (для нее это возможно). Теперь, конечно же, ее лицо не вписывается в привычные границы воображения, оно вездесуще и находится где-то высоко в сознании. Оно где-то там.
Рот у нее заклеен, и она молчит. Хотя ниже плеч ее не видно, предполагается, что она связана, как была связана в последнее время, и не может больше вторгаться в чью-либо жизнь. Именно в таком состоянии она смотрит на своих бывших сородичей.
В ее глазах читается узнавание.
Теперь я знаю вас.
Этот взгляд – о его значении можно догадаться, лишь заглянув в эти глаза, – не вызывает ничего, кроме дискомфорта. Теперь я знаю вас. Раньше не знала, но теперь знаю.
Никаких слов, конечно же, не звучит. Это нереально. Тем не менее можно представить, как она говорит: «Вы… вы…»
Даже если б ей позволили, она не смогла бы этого сказать.
Все кончено.
Красавица, иди домой.
Меня больше нет. Я ухожу добровольно.
Я никогда не хотела причинять тебе боль.
Ее больше нет. Далее, что вполне естественно, образуется пустота.
Но и этим все не занчивается. Нравится это людям или нет, конец может длиться вечно.