Пойди поставь сторожа

Ли Харпер

О, это что-то новенькое. Но пусть говорит, все равно он непременно уж как-нибудь да вырулит в свой девятнадцатый век.

– …а вы, мисс, наделенная от рождения собственной совестью, на каком-то отрезке жизненного пути натянули ее на совесть отцовскую. Ты росла и выросла, совершенно нечувствительно отождествляя своего отца с Богом. Ты никогда не видела в нем просто человека, у которого человеческое сердце и человеческие слабости – я признаю, с Аттикусом это и вправду нелегко: он почти не совершает ошибок, но «почти» не значит «совсем», он ошибается, как и всякий из нас. И ты была эмоционально ущербна, потому что во всем полагалась на него, у него получая ответы на все вопросы, полагая, будто

на любой вопрос ответила бы точно так же.

Джин-Луиза слушала доносившийся с дивана голос.

– И когда ты увидела, как он совершает то, что вопиюще противоречит его – твоей – совести, ты в буквальном смысле не смогла это вынести. Тебе стало плохо физически. Жизнь для тебя стала адом на земле. Ты должна была убить себя – или он должен был тебя убить, – чтобы началось самостоятельное, независимое от него бытие.

Убить себя. Убить его. Убить его, чтобы жить…

– Ты говоришь так, словно давно все это знал. Ты…

– А я и знал. И я знал, и твой отец. Мы иногда с ним гадали, когда же твоя совесть расстанется с его совестью и из-за чего. – Доктор Финч улыбнулся. – Теперь мы знаем. И слава Богу, что я оказался рядом, когда начались ваши дебаты. Потому что Аттикус не смог бы поговорить с тобой так, как говорю я.

– Почему?

– Ты бы не стала его слушать. Ты бы не смогла его слушать. Наши боги от нас далеки, Джин-Луиза. Им негоже нисходить к нам и до нас.

– И потому он не дал мне отпор? И даже не попытался защититься?

– Он хотел, чтобы ты одного за другим разбила своих идолов. Он позволил тебе низвести его до человека.

А я вот тебя люблю. Дело твое. Схлестнувшись в споре с другом, она бы находила разящие доводы, допустила бы обмен мнениями, бескомпромиссную сшибку взглядов, но с отцом хотела только уничтожить его. Разорвать в клочья, растерзать, истребить. Чайльд-Роланд к Темной Башне пришел.

– Ты меня понимаешь, Джин-Луиза?

– Понимаю, дядя Джек.

Доктор Финч заложил ногу за ногу, а руки сунул в карманы.

– Большая отвага нужна была тебе, когда ты перестала убегать, Джин-Луиза, и обернулась.

– Прости?

– Не та отвага, которая нужна солдату, идущему по ничейной земле. Там он отважен, потому что этого требует долг. А здесь – как бы это сказать… здесь – скорее воля к жизни, инстинкт самосохранения. Иногда, чтобы выжить, надо чуточку убить, а не убьешь… вот женщины в таких случаях плачут ночами напролет, изводя своих матерей.

– Что значит «когда я перестала убегать»?

– Знаешь, – усмехнулся доктор Финч, – ты очень похожа на своего отца. Я пытался тебе объяснить и сожалею, что избрал тактику, которой позавидовал бы даже Джордж Вашингтон Хилл [66] в лучшие свои годы… Так вот, ты очень похожа на Аттикуса с той лишь разницей, что ты – фанатик, а он – нет.

– Что-что?

Доктор Финч куснул верхнюю губу.

– Угу. То, что слышишь. Фанатик. Ну, не очень крупный… так, среднего калибра, размером примерно с репку.

66

Джордж Вашингтон Хилл (1884–1946) – президент корпорации «Американ Тобакко»; имеется в виду новаторская и агрессивная реклама ее табачной продукции, до того на рынке немыслимая – к примеру, направленная на женщин.

Джин-Луиза поднялась, подошла к книжным шкафам. Вытянула словарь, полистала:

– «Фанатик. Существительное. Человек, категорично, упорно и нетерпимо приверженный своей религии, партии, вере или убеждениям». Прошу вас объясниться, сэр.

– Я всего

лишь хотел ответить на твой вопрос про «убегала». Давай разберем это определение. Как поступает фанатик при встрече с тем, кто ему противоречит? Он не уступает. Он остается тверд. Он даже не пытается выслушать оппонента – он сразу кидается на него. Вот и ты, вывернутая наизнанку проблемой даже не отцов, а праотцев и детей, убегаешь. Просто-таки улепетываешь… Наверняка за те дни, что живешь дома, ты слыхала чрезвычайно оскорбительные вещи, но вместо того, чтобы очертя голову кинуться в атаку, ты пускаешься в бегство. Приговаривая, по сути: «Мне не нравится, как живут эти люди, я не стану терять на них время». А ты бы лучше выкроила для них время, деточка, ибо иначе ты никогда не повзрослеешь. В шестьдесят останешься такой же, как сейчас, а тогда будешь уже клинический случай, а не моя племянница. Ты вообще отнюдь не склонна пускать чужие идеи в сознание, сколь бы глупыми они тебе ни казались.

Доктор Финч сцепил руки в замок и закинул их за голову:

– Пойми, деточка, люди могут не соглашаться с ку-клукс-клановцами, но даже не пытаются воспрепятствовать тому, чтобы те напяливали свои простыни и выставляли себя на всеобщее посмешище.

Зачем вы пустили мистера О'Хэнлона? Он изъявил желание. Боже мой, что я натворила?

– Но они избивают людей на улицах.

– Это другое дело – и вот этого ты тоже не учла. Ты сильно хватила через край, рассуждая о деспотизме, Гитлере, кольцехвостых гадинах… да, кстати, откуда ты их выкопала? Напомнило мне студеную зимнюю ночь, охоту на опоссумов…

Джин-Луиза поморщилась:

– Аттикус тебе рассказал все?

– Да, но можешь не каяться по поводу того, как ты его обозвала. У него дубленая адвокатская шкура – он и не такое слышал.

– Все же не от родной дочери.

– Так вернемся к сути.

К сути дядюшка возвращался впервые на ее памяти. И второй раз в жизни она видела, чтобы дядюшка вышел из роли: в первый раз, еще в старом доме, он молча сидел в гостиной, слушая уютное журчание разговоров о том, что Господь каждому дает ношу по силам, а потом вдруг сказал: «От моей плечи ломит нестерпимо. Есть в этом доме виски?» Сегодня просто день чудесных открытий.

– …Клан может маршировать по улицам сколько угодно, но если начнутся взрывы и избиения, кто первым попытается его остановить? Знаешь?

– Знаю.

– Он живет законом. Он сделает все, что в его силах, дабы одни не избивали других, а потом обернется и выступит аж против федерального правительства – в точности как ты, дитя мое. Ты ведь тоже обернулась и вступила в схватку не с кем-нибудь, а со своим кумиром. Разница меж вами лишь в том – запомни, – что он действует в соответствии с духом и буквой закона. На этих началах выстроено его бытие.

– Дядя Джек…

– Вот только не казнись. Ты не сделала ничего дурного. И еще, во имя Джона Генри Ньюмена [67] , не огорчайся, что ты такой фанатик. Я же сказал – ты фанатик некрупный, не больше репки.

– Дядя…

– И еще запомни: очень просто оглянуться и увидеть, какими были мы вчера или десять лет назад. Куда трудней увидеть, кто мы сейчас. Если этот трюк тебе удастся, ты справишься.

– Дядя Джек, я была уверена, что лишилась любых иллюзий насчет родителей еще в бакалавриате, но что-то…

67

Джон Генри Ньюмен (1801–1890), известный также как кардинал Ньюмен и блаженный Джон Генри Ньюмен – центральная фигура в религиозной жизни Великобритании викторианского периода.