Поймать лисицу
Шрифт:
— И ты бы проломил, окажись он у тебя на пути, — ответил Радивое, и четники разразились оглушительным хохотом.
Едва дождавшись рассвета, Рыжий стал искать Йоле, чтобы похвастать раздобытыми патронами.
А потом они вдвоем на глазах у ребят из враждебного лагеря, тех, которые были за четников, целый день только тем и занимались, что бросали патроны в костер. „Ну-ка, посмотрим, чьи патроны лучше стреляют!“ — кричали они, отбегая в безопасное место и наблюдая, как взрываются патроны, разбрасывая вокруг искры и пепел.
Но и „противник“ не остался в долгу. Долговязый
— Мы вам покажем! — неслось с одной стороны.
— Это мы вам покажем!
Разозлившись, Йоле с Рыжим договариваются: один пойдет на левый фланг, другой — на правый, а ребят поменьше поставят в центр.
— Разворачивай левый фланг! — выкрикивает Рыжий и смотрит, как Йоле перебегает от укрытия к укрытию, точно настоящий боец.
— Вперед, партизаны! — командует он и, выскочив на открытое место, бежит во весь рост, набрав полные пригоршни камней. Потом, повернувшись к Лене, кричит: — Огонь!
Девочка швыряла патроны в костер, и, когда они взрывались, ребята бросались в атаку. Они преследовали „противника“ до самого дома. Из хат с бранью выбегали их матери, и только тогда преследователи поворачивали назад, запыхавшиеся, счастливые, чувствуя себя настоящими партизанами.
— Я вам это припомню, — грозился долговязый.
Прошло несколько дней. Йоле и Рыжий что-то увлеченно мастерили, сидя на поленнице, когда Раде приволок и бросил им под ноги старую винтовку.
— Смотрите, что у меня есть!
Ребята переглянулись.
— Где ты ее нашел? — спросил Йоле.
— Вот там, в лесу, — малыш махнул рукой.
Ребята снова переглянулись. Все трое склонились над винтовкой. Она была тяжелая, длинная, во многих местах ствол покрывала ржавчина. Они изрядно повозились с винтовкой, прежде чем начал работать затвор.
— Ничего, будет стрелять, — самоуверенно заявил Рыжий.
Принялись за работу, посылая Раде то за песком, то за соломой. Подошел Влайко, стал помогать. Терли и чистили винтовку, пока она не засверкала как новенькая, но Рыжему что-то в ней не нравилось. Наконец его осенило:
— А почему бы нам не укоротить ее? Будет как у партизан.
— Правда, давайте обрежем, — поддержал его Влайко. — Мой отец говорит, обрез прекрасно стреляет.
Они обрезали приклад, смазали затвор. Теперь это была настоящая партизанская винтовка.
— Теперь она как настоящий русский обрез, — довольно заметил Влайко.
— Откуда ты знаешь, какие они бывают?
— Сам-то я не видел, да партизаны говорили: они вот такие же маленькие. Но палят здорово!
— Завтра пойдем на Дебелячу, там ее проверим, — решил Йоле.
Наутро ребята выгнали овец раньше обычного, погнали их к лесу. Очень уж хотелось поскорее испытать винтовку. Рыжий нес патроны, а Йоле — завернутый в тряпку обрез.
Зашли далеко в лес. На поляне развернули свое сокровище и склонились над ним. И хотя терпение было на исходе, теперь, когда можно было приступить к испытанию, каждый боялся первого выстрела.
— Дай-ка мне, я стрельну первый, — попросил Рыжий Йоле.
Тот протянул
— Спрячьтесь-ка все! — приказал Рыжий, а сам остался на поляне. — Стреляю вон в тот пенек.
Он приставил приклад к плечу, крепко прижался к нему щекой. Выстрел прогремел так внезапно и оглушительно, что все вздрогнули. От пенька полетели вверх и в стороны щепки, ребята провожали их взглядом, пока они, крутясь, падали на землю.
А Рыжий стоял на месте, слегка побледневший, улыбающийся.
— Во сила! — проговорил он, подходя к ребятам.
Лене вдруг захотелось поцеловать его. Но, стыдясь своего порыва, она только глядела на Рыжего и радовалась, что он такой. Именно такой, как есть…
Ребята, вырывая друг у друга винтовку, стреляли по очереди, а девочка потихоньку отошла в сторону и, поднявшись по склону, легла в траву. „Знает ли небо, как я счастлива? — думала она, глядя в небо. — Наверное, нет. Это знаю только я — и бог, если он есть!“
Унижение
Его разбудила мать. Он долго не мог проснуться, не понимая, чего от него хотят.
— Просыпайся, сынок! — расталкивала она мальчика. — Отец зовет.
Влайко отдал бы все на свете, лишь бы его оставили в покое. Ему казалось, он только что заснул. Но мать не отходила.
— Вставай, сынок, отец рассердится. Ты ведь его знаешь…
Мальчик с трудом разомкнул веки.
— А, это ты, — пробормотал он, увидев склонившееся над ним лицо матери.
— Я, я, сынок. Ну-ка, быстренько. Отец ждет. Пойдете на ток.
Влайко оделся. Начинало светать. Восток просветлел, но половина неба была еще погружена во мрак. На небе мерцали звезды, и он улыбнулся им. Наскоро умывшись, выпил кружку молока. Тем временем совсем рассвело.
— Снопы уже стоят, — сказал отец, свертывая самокрутку из клочка бумаги. — Они не тяжелые, справимся за день. — Он пошел к конюшне. — Возьми возле амбара вилы и грабли — себе и мне — и иди на ток, а я лошадей выведу.
Забросив на плечо вилы и грабли, мальчик зашагал вниз по дороге. Настроение было прекрасное. Глянул вверх — на небе ни облачка. "Будет хороший денек", — подумал Влайко, насвистывая какую-то мелодию. Это была песня сербских партизан, которые весной стояли в их деревне, Ему нравились и мелодия, и сами партизаны. "Интересно, где они сейчас? Небось где-нибудь далеко…" Ему захотелось к партизанам — хоть ненадолго. "Отец убил бы меня… Ему больше по душе эти бородатые. Да разве на них можно положиться? — размышлял он. — Вон и Йоле, и его брат, и вся их семья связаны с партизанами. Только у моего отца все шиворот— навыворот. Вся деревня одно делает, а он — обязательно наперекор…" "Ты всегда поступаешь всем назло", — говорил ему дядя. И Влайко с ним согласен. Ведь именно потому отец привечает этих обросших. Лишь бы идти против течения, не быть похожим на остальных. О, как он завидует Йоле, что у того нет отца! "Вот счастливый! Может делать, что ему нравится. Кого хочет, того и любит!.."