Поймать лисицу
Шрифт:
— Ты что, хочешь в них пальнуть? — удивленно спросил Раде.
— Почему бы и нет? — сказал Влайко. — Представляешь, мы крикнем: "Разворачивай левый фланг!" Как Лена вчера. И они побегут! А мы закричим: "Вперед, партизаны!"
— Ты бы еще сказал: "Вперед, пролетарии!" — добавила Лена осуждающе. — Боже мой, вечно ты лезешь на рожон, пока не получишь по шее!
— А ты-то сама? — отбивался Влайко. — Ты вчера что делала?
— То вчера! — отрезала Лена. — Дурак ты, вчера ведь там были просто ребята. А это — настоящие усташи…
— То было понарошку, а сейчас все по-настоящему, — серьезно объяснял Раде.
— Что ж, так и дадим им уйти?
— Что ты предлагаешь? — спросил Йоле.
— Да вчерашнюю
Ребята переглянулись.
— Ну чего мы ждем? — нетерпеливо проговорил Влайко и побежал, увлекая за собой остальных.
— Где ты их видел? — спросил Рыжий.
— Они идут со стороны Црвена-Локвы.
— Значит, в деревню… — соображал Влайко. — Надо им помешать!
Сначала ребята бежали по лесу вдоль дороги, которая временами просматривалась за деревьями, потом залегли на опушке, наблюдая за усташами. Те неторопливо шагали в сторону деревни.
— Знаешь что, — тихо сказал Рыжий, — надо выстрелить несколько раз, чтобы они не подумали, что это случайно…
Йоле кивнул.
— Будешь в них целиться? — зашептал Влайко, ползком пробираясь поближе к Йоле.
— Ну да! Чтобы накликать беду на свою голову, — сквозь зубы процедил тот.
Воцарилась тишина. Йоле долго водил ружьем, то целясь в усташей, то выпуская их из-под прицела. Но вот наконец грянул выстрел. Справа от усташей взметнулся и осел столбик пыли.
— Подожди пока, — скомандовал Рыжий.
Усташи растерянно оглядывались, галдели.
— Пли! — сказал Рыжий.
Прогремел второй выстрел. На этот раз пыль поднялась ближе к усташам, которые в панике заметались на дороге. Затем один из них схватил винтовку, но, вглядевшись в густой враждебный лес, обступивший их со всех сторон, опустил ее.
— Дай-ка, я тоже хочу попробовать, — попросил Рыжий.
— Целься ближе, — посоветовал Йоле.
Рыжий решительно прицелился. Пуля ударила в землю прямо у ног усташей, подняв тучу пыли. Они восприняли этот выстрел как последнее предупреждение и, сорвавшись с места, побежали, временами оглядываясь на ходу.
— Дай и мне стрельнуть! — умоляюще проговорил Влайко.
— Не надо, хватит, — сказал Йоле.
— Зря только пули потратим, — добавил Рыжый. — Эти гады и так будут бежать без остановки до самого дому.
— Ну и дали ж мы им прикурить! — захлебываясь от восторга, почти кричал Раде. — Видно, подумали, что это партизаны!
— Или четники, — усмехнулся Влайко.
— Если бы мне кто сказал, что усташи удирают от детей, я б не поверила, — сказала Лена.
— А вдруг бы они узнали, что это — мы? — Раде задумался и, видно представив себе последствия, даже глаза закрыл. — Ой-ой-ой…
— Лучше, чтобы они не узнали, — согласился Йоле спокойно. — Айда к овцам.
Он пошел первым, за ним двинулись остальные, испытывая радостное чувство, точно выполнили свой долг.
Как во сне
Они появились под вечер, когда последние группы беженцев прошли через деревню.
Раде сидел у амбара. Как заколдованный смотрел он на молодую хрупкую женщину в городском платье и сопровождавшего ее мужчину, которые повернули к их дому. Раде разглядывал маленькое круглое лицо женщины, обрамленное короткими вьющимися волосами, нарядное платье — так засмотрелся, что даже не ответил на вопрос мужчины:
— Есть кто-нибудь в доме?
Мальчик неопределенно кивнул головой. Проходя мимо, женщина окинула его быстрым взглядом черных, как спелые вишни, глаз и, как ему показалось, печально улыбнулась. Такой она и осталась в его памяти.
Они появились так внезапно и выглядели так непривычно, что мальчик зачарованно глядел им вслед и после того, как они скрылись в доме. "Кто они? Откуда? Куда держат путь?" Не терпелось узнать
Весь вечер, да и долго после него Раде не мог избавиться от этого ощущения. Забившись в дальний угол, куда не проникают отблески огня, он с любопытством смотрел на чужаков, пришедших невесть откуда, из какого-то другого мира, о существовании которого он не подозревал до сих пор. Широко раскрытыми глазами следил мальчик за ними, стараясь не пропустить ни малейшей подробности, имеющей хоть какое-нибудь значение.
Мужчина был старше женщины — видимо, ее отец или дядя, — высокий, худощавый, с какими-то странно замедленными движениями. Он курил сигареты одну за другой, прикуривая от блестящей зажигалки, которую постоянно вертел в руках, задумчиво глядя куда-то в сторону. Время от времени заговаривал с матерью, потом надолго замолкал, погруженный в свои мысли, поигрывая зажигалкой. Раде было почему-то жаль его, особенно когда мать вдруг задавала ему какой-нибудь вопрос, а он молча глядел на нее серо-зелеными, ничего не понимающими глазами. И только через какое-то время, когда смысл сказанного доходил до его сознания, он коротко отвечал, после чего снова замолкал. Потом, словно вспомнив что-то, резко переводил взгляд на молодую женщину, как бы спрашивая ее: как она? как себя чувствует?.. Ее глаза оставались все такими же — печальными, очень печальными.
Из разговоров мужчины с матерью Раде понял, что он отец молодой женщины, что у него было торговое дело в Праче, но усташи разграбили все их имущество, а сами они, в чем пришлось, вынуждены были бежать.
Услышав это, Раде почувствовал, как сердце его сжалось: "Как это — в чем пришлось?" Он понимал, что в таком легком, воздушном платье отправляться в далекий путь нельзя.
Еще больше удивился и даже испугался Раде, когда вдруг обнаружил, что их не двое — есть еще и третий. Оказалось, в течение всего этого времени — и во дворе, и дома — мальчик не замечал, что на руках у женщины — ребенок. Только сейчас, когда тот вдруг запищал, Раде понял это. Но увидеть младенца не удалось: он был тщательно завернут, из пеленок слышался только голосок, слабый, как у котенка. Это был не плач и даже не хныканье, а нечто среднее, словно несчастное дитя понимало, что плакать надо тихо: ведь у него больше нет дома, а все окружающее — такое чужое, непонятное.
Раде глядел на молодую женщину, и его неотступно преследовала мысль: "Ей будет тяжелее всех…" Что-то заставляло его так думать — безграничная печаль в ее глазах, какая-то потерянность во взгляде, которым она смотрела на новорожденного. Лишь когда младенец снова запищал, она перевела взгляд на отца, а потом посмотрела на мать Раде, как бы спрашивая разрешения… Мать сразу же поняла, подошла к ней и тихо проговорила: "Покорми его, бедненького, видишь, он проголодался…" Отец только кивнул, весь съежившись, и отвернулся. Рука его, когда он пытался зажечь сигарету, дрожала. Раде снова посмотрел на молодую женщину. Осторожно приподняв ребенка, она положила его поудобнее, высвободила, расстегнув платье, белую, как жемчуг, грудь и приложила к ней новорожденного. Младенец зачмокал. Женщина склонилась над ним, нежно улыбаясь, дитя тоже улыбнулось ей, но, выпустив грудь, стало отчаянно ее искать. "А ведь пропадет дитя! — вдруг подумал Раде. — Пропадет вместе с ними…" Глаза мальчика наполнились слезами.