Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
Она с поклоном подала кубок:
– Прими из рук моих кубок вина пенного, уважь хозяйку.
Глинский взял осторожно кубок, осушил его, как и надлежало поступить, не ощутив, однако, ни вкуса, ни аромата, и, боясь оскорбить княгиню слишком пылким поцелуем, который напрашивался без его воли, поцеловал робко ее алые губы.
Многие годы Михаил Львович словно въяви ощущал тот поцелуй на своих губах; он завидовал князю Семеону Олельковичу. И когда из Киева пришла весть о его смерти - чего греха таить - радостная для Глинского, - он поспешил на похороны киевского князя. Однако только спустя пару лет осмелился он предложить вдовствующей княгине стать его женой. Первый же ее ответ вполне обнадежил князя, и он намеревался просить короля Александра посодействовать ему в сватовстве, но события, развернувшиеся так стремительно, помешали ему это сделать.
Что будет дальше? Лучший путь один: расположить к себе Сигизмунда, дать понять ему свою силу и вместе с тем свою преданность, а уж после этого испросить позволения жениться на вдовствующей княгине Анастасии и покинуть королевский двор.
«Я обрету счастье в семье, возьму в свои руки Киев, верну ему былую славу!»
Князь Глинский с явным презрением прошелся взглядом по притихшим ясновельможным и решительно спросил:
– Когда похороны?
– Мы рассчитывали провести обряд послезавтра.
– Пусть так и останется. Возражений не имею. После похорон я со всей королевской гвардией выеду встречать Сигизмунда Казимировича.
Еще более опешили паны-патентанты, и Михаил Глинский сразу же заметил это своим опытным глазом. И в самом деле, ясновельможные лихорадочно шевелили мозгами, пытаясь понять, что задумал их противник. Скорее всего, он пленит Сигизмунда и принудит его отречься от престола в его, Глинского, пользу, и тогда их ничто не ждет, кроме оков и темниц, а то и казни. И казнят их всенародно на площади у Ратуши, как заговорщиков.
Да, ликовал в душе Михаил Глинский, торжествовал, все же сказал хотя и повелительно, но вполне спокойно:
– Исполняйте, панове, каждый свои обязанности и вместе готовьте королевские похороны.
Прошли похороны без каких-либо отклонений от установленного порядка: с великой торжественностью и столь великой печалью, которая в значительной степени была показной. Ясновельможные, поднаторевшие в придворных интригах, ловко прятали свои истинные мысли я чувства. Они даже организовали - уже по собственной инициативе - проводы королевской гвардии. Народу собрали видимо-невидимо, а музыканты королевского оркестра провожали гвардейцев до самых до ворот. Все было пристойно и выглядело дружелюбно, но стоило лишь последней сотне миновать ворота, как ясновельможные поспешили уединиться в пустующих королевских покоях.
– Что предпримем, панове?
– первым спросил Станислав Кишка.
– Схизматик схватит Сигизмунда, после примется за нас.
– Он не так глуп, чтобы поднять руку на законного наследника, - мудро рассудил Радзивилл-старший.
– Он встретит нового короля, а мы - на обочине.
– Может, догнать его и ехать с ним? Долго ли оседлать коней да облачиться в парадные одежды?
– Он не звал нас с собой!
– А для чего нам его зов? Или мы не ясновельможные?
– Пустое, панове, - охладил спорящих Ян Заберезинский.
– Достойно ли нам, ясновельможным, гоняться за схизматиком? Не унизим ли мы себя, подстраиваясь под него? Поступим так: если он встретит Сигизмунда с честью, мы выведем город на площадь у Ратуши, но повернем дело так, будто опасались ехать с дворовым марша л кой, поскольку получили донос о том, что он якобы готовит какие-то ковы [88] . И в самом деле, чего Ради он повел с собой всю гвардию? Для охраны наследника достаточно двух-трех сотен гвардейцев. Задумается Сигизмунд над этим фактом, если его умело преподнести.
[88] Ковы - злые намерения.
– А если Глинский пленит Сигизмунда или прикончит его?!
– Не спешите, панове. Есть противодействие и на этот случай. Сейчас же посылайте гонцов в свои имения, пусть изготовится шляхта к походу в Краков. Если схизматик расправится с Сигизмундом, мы не отворим ему ворота. Городовая стража и та шляхта, что с нами, устоят несколько дней, пока подоспеет помощь. На этом все. Действовать будем быстро, но не явно. Тайность - наиважнейшее условие. На ворота я поставлю своих верных людей, чтобы никого не выпускали без моего дозволения: не доложил бы кто схизматику о нашем уговоре.
Глинский тем временем спокойно вел своих гвардейцев навстречу Сигизмунду Казимировичу, миновав десяток верст, остановился лагерем. По расчетам князя, наследник престола должен подойти к этому месту завтра к обеду.
Расчет оказался безошибочным. Высланные вперед дозорные в полдень прискакали с докладом:
– Едет!
– Строиться по парадному расчету!
– приказал Глинский, и гвардейцы без лишней суеты встали всяк на свое место.
Показались первые всадники, по сравнению с гвардейцами, празднично одетыми, они выглядели убого. У Глинского воины на холеных, одинаковой масти конях, которые лихо гарцуют под дорогими седлами и расшитыми попонами, - любо-дорого поглядеть.
«Да, не богат великий князь Литовский. На скудном содержании был Сигизмунд у брата своего», - подумал князь.
За всадниками - коляска. Тоже средней руки. Гвардейцы вскинули парадные палаши в приветствии, Михаил Глинский спрыгнул с седла и пошагал навстречу коляске. Едва она остановилась и из открывшейся дверцы спустились ступени, князь припал на колено, сказал громко:
– Твоя гвардия, ваше величество, приветствует тебя от имени Речи Посполитой. Мы здесь ради твоей безопасности.
– Благодарю тебя, дворный маршалка, за заботу обо мне, - проговорил Сигизмунд растроганно и протянул Глинскому руку.
Крепко пожали они друг другу руки. А тут и стремянный князя поднес Глинскому саблю царевича Бату-Гирея.
– Прими от меня подарок - саблю Крымского царевича, - сказал Михаил Глинский, вновь преклонив колено.
– Я разгромил четыре тумена крымцев, пленив даже одного из царевичей. Он в темнице ожидает твоего решения. Саблю же эту я вез в подарок твоему брату Александру, который вручил мне войско, чтобы заступить путь врагам. Я исполнил его волю и известил его об этом, послав наместника, но, увы, саблю как знак славной победы Речи Посполитой над татарами вручить твоему брату не успел. Я скорблю об этом и передаю ее в твои руки, как память о великих ратных делах короля Александра Казимировича, как наказ столь же достойно продолжать его дело.
Это уже были лишние слова - дворный маршалка, а осмеливается давать наказы!
«Ишь ты, велико самомнение. Дай срок, укорочу крылышки», - подумал Сигизмунд.
Хотел он спросить, отчего нет ясновельможных панов, но воздержался: можно будет спросить у них самих. Зачем опускаться до откровенного разговора с дворным маршалкой, пусть даже и князем почетного рода из бывших земель Киевской Руси?
К исходу дня я намерен въехать в Краков, - повелительно заговорил Сигизмунд.
– Впереди - сотня, остальные - за моими слугами. Тебе, князь, следовать при экипаже.