Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
Все так. Все ладно бы. Но отчего не дал царь во владение ни одного города, чтя княжеское достоинство Глинского? Михаил Львович счел возможным высказать князю Андрею по этому поводу свое недоумение, а точнее сказать - недовольство.
– Верно, много пользы я России еще не принес, но в том моя вина совсем малая. Да и не без пользы столкнулись с Сигизмундом: Верхнеокские и Заокские земли - разве малый прибыток? Но важно другое: дважды я посылал челобитные к царю Василию Ивановичу, прося его позвать меня к себе под Смоленск, обещая взять его, как взял Мозырь и Друцк. В Смоленске много моих сторонников. Очень много. Они бы
Утаил Глинский, что за эту услугу просил у царя право княжить в Смоленске самостоятельно, лишь присягнув на верность царскому трону, при этом клялся за себя, за братьев, за внуков, что никогда не отступится никто из них от России, от православия. Но разве нужен Василию Ивановичу князь? Ему во всех городах нужны наместники. С таким трудом отец его, Иван Великий, добился объединения всех княжеств, только не дотянулась его рука до Пскова, хотя и послушного, но все же имеющего свой суд, свою рать, исполняющая лишь вечевое решение, но дойдет и до него очередь. И вот, добившись, почитай, полного объединения всех Русских земель, можно ли создавать новое удельное Княжество? Да и еще чтобы в нем княжил переметчик?
Когда Верхнеокские и Заокские княжества переметнулись от польского короля под руку царя российского, все было предельно ясно: они возвратились в свою родину после долгих лет притеснений и гонений. А каков резон князя Глинского? Он всеми силами пытается выдать свой род за исконно русский, только так ли это. Явное лукавство. Не из Владимировичей род Глинских, а от ордынского хана, к тому же бежавшего не в Россию, а под руку Витовта. Выдает себя Михаил Глинский за православного, только и здесь есть сомнения. Прожив многие годы в странах с католическим вероисповеданием, водя дружбу с самым близким окружением Папы Римского и даже пользуясь его личной благосклонностью, мог ли он быть не перекрещенным? Да и против нового короля пошел Михаил Глинский не из-за любви к России, не ради возвращения в лоно древней отчизны. Оставь Сигизмунд его при своей руке, как делал это брат его, разве изменил бы князь польской короне?
Нет, не поверил царь Михаилу Глинскому, тем более после измены Константина Острожского, поэтому и не принял его предложения. Понимая вполне, что Глинский, как человек знатный, разумный, храбрый и к тому же удачливый воевода, ему будет нужен, оделить его придется хотя бы парой городов, Василий Иванович никак не мог решить, какие города отдать во владение князя.
Андрей Старицкий не знал всех этих сомнений брата и был твердо уверен, что тот непременно одарит Глинского вотчиной, и, возможно, не одной, поэтому успокаивал своего соратника:
– Все сладится, князь Михаил. Да и я могу пособить.
Он и впрямь намеревался при первом же разговоре с царем с глазу на глаз, который, как он ожидал, состоится в ближайшие дни, подсказать брату, чтобы не обижал Глинского недоверием. Однако при встрече первым о доверии и о земле для Глинского заговорил сам Василий Иванович.
Позвал царь на беседу младшего брата не только для того, чтобы услышать его слово о Глинском, но и дать ему новое поручение.
– Я понимаю, - начал разговор Василий Иванович, - раз позвал к себе князя Михаила Глинского,
– Вроде бы Михаил Глинский всей душой тянется к тебе, вполне признавая тебя своим государем. Чего ему с супротивниками твоими якшаться?
– Иль короля польского он не признавал за своего властелина? Или скажешь, что только интересы России подвигли князя на перемены?
– Нет. Он на Киев глаз положил. Не удалось, вот и пошел к тебе на службу. Но он честен, как я понял.
– Плохо понял. Что, скажешь, не хитер и не коварен он?
– Не поспорю. Шляхту он за нос водил ради своей корысти.
– Вот и развиднелось.
Вздохнув, задумался царь. Князь Андрей не нарушал молчание. И Василий Иванович заговорил вроде бы не в продолжение прежде обсуждаемого:
– Ты с Глинским, похоже, сдружился? Выходит, ловко ты исполнил мою просьбу, смог ли добиться полной доверительности?
– В последнем сомневаюсь, хотя он несколько раз исповедовался передо мною. Похоже, как на духу.
– А ты перед ним?
– Мне в чем исповедоваться? Жизнь нашей царской семьи - это наша жизнь. Об одном ему сказал откровенно: мечтаю обзавестись семьей.
Промолчал Василий Иванович, вроде бы не придал значения такому зряшному желанию брата, продолжил разговор:
– Как ты думаешь, если оделю Глинского городами, что стоят между твоими и князей Воротынскими, Одоевскими и Новосильскими, кто перешел под руку Москвы еще при нашем отце. Думаю, если что, ни ты с ним на сговор не пойдешь, ни они, не единожды доказавшие свою верность России, против татар стоявшие твердо, украины земли нашей оберегая. Против Литвы еще тверже.
– Предлагаешь ты самое ловкое решение: если близко от меня - я пригляжу за Глинским, пользуясь дружескими отношениями.
– Приглядывать за ним станет тайный дьяк. Это - его дело, а не царева брата. Твое дело - на сговор с ним не идти.
– О чем ты, Василий?!
– Ладно-ладно. Не серчай. Вижу, без лукавства ты со мной, по чести и совести. Но хватит о Глинском, есть для тебя новое задание. Казань.
У князя Андрея екнуло радостно сердце: «Поручит рать!» С надеждой ждал слова брата, но услышал не то, на что рассчитывал.
– Проводишь князя Михаила Глинского до своей Вереи. Дальше твоя воля, ехать ли с ним в Ярославец или в Медынь, кои я отдам ему в вотчинное владение, либо оставайся у себя.
– Как посчитаешь лучшим?
– Мне все едино. До Рождества ты можешь жить по своему усмотрению. К Рождеству пожалуй в Кремль.
– Тогда я малое время проведу в Верее, затем подамся в Старицу. Посмотрю, как дела без меня идут, с казной разберусь. Ну, а к Рождеству без промедления в Москву прибуду. И что же поручишь мне?
– Речную рать. Хабар-Симский тебе в помощники. Как ледоход пройдет, - в путь. Часть ратных кораблей стоят в Васильсурске, и ратники для них там же. Остальные корабли еще строятся по Волжским городам. Туда рать подтянется, ты ее и поведешь. В Васильсурске объединишь все под свою руку и поведешь к Казани. Прошу, не чинись перед Хабаром-Симским. Он, кроме доброго слова, ничего тебе не посоветует.