Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
– Султан пользуется нашими раздорами, прибирает к рукам целые христианские государства или отторгает от них целые области.
– Ив первую очередь - православные, - как бы продолжил рассуждения Герберштейна дьяк Посольского приказа.
Это вроде бы между делом вырвавшееся слово крепко задело барона. Тот даже опешил. Он был совершенно уверен, что большая игра императора и Папы Римского ведется настолько хитроумно, что ее просто невозможно понять непосвященным, тем более это касается России, кондовой, полу азиатской.
– …и славянские государства: Болгария, Хорватия, Словения, Словакия, - торжествуя свою удачу, продолжал дьяк как ни в чем не бывало, все так же подражая убедительному тону посла.
– А вот Греция, которая ближе всех к Турции и удобней для завоевания, остается вне поля зрения султана. Италия и вовсе живет безбоязненно.
Герберштейн молча проглатывал горькую правду, ибо совершенно не был готов к такому повороту переговоров.
– Давайте порассуждаем: поднимет ли копье Рим, если ему живется безбоязненно?
– с еще большей будничностью спрашивает дьяк.
– Оголят ли мечи Британия, Германия, Швеция? Мы весьма в этом сомневаемся. Мы с великим уважением относимся к императору, но, увы, его просьба нам не в угоду. Мы не сможем пойти поперек своим интересам.
– Наши переговоры свернули на обочину, - сказал Герберштейн, посчитав, что нашел ловкий ход, - чтобы вернуть его на прежнюю дорогу, нам стоит поразмышлять, потому предлагаю прерваться до завтрашнего дня.
– Согласны, - ответил Андрей Старицкий, который был очень доволен тем, что утерли нос ученому послу, прозванному лисом.
Однако завтрашний день все круто изменил. К вечеру в Кремль прибыл вестник от посольства короля Сигизмунда, возглавляли которое два пана - Богуш и Щит. Послы просили въезда в Москву. Василий Иванович позвал всех, кто вел переговоры с бароном Герберштейном, и задал им вопрос:
– Не помешают?
– Не без того. Станут путаться под ногами. Однако - одолеем, - ответил дьяк Посольского приказа.
– Хотя, если здраво рассудить, стоит их придержать, разместив в Подмосковье. Но нет предлога, даже малой зацепки, а если без причины не пустишь ты послов Сигизмунда в Кремль, барону Герберштейну дашь козырь в руки.
– Придется не только разрешить въезд, но и допустить до своей руки.
Обсуждение прервал глава караула царских палат, который в это самое время вошел с поклоном в палату царя.
– Прости, государь, за неурочное вторжение, но дьяк Разрядного приказа рвется к тебе, не внемля словам о занятости твоей.
– Что стряслось?
– Не ведаю, государь. Одно знаю: требует впустить немедленно.
– Что ж, впусти, коль так, - увидев в дверях входящего дьяка, сказал ему с упреком: - Иль не терпится подождать, пока я закончу важный совет?
– Запоздают тогда мои сведения. Можешь приказать не совсем верное, не по обстановке. Только что прискакал гонец из Опочки. Константин Острожский осадил крепость.
– А почему же мой наместник Василий Салтыков мне гонца не послал?
– изумился Василий Иванович, хотя кто из собравшихся в палате мог ответить на этот вопрос.
Однако в этот момент вновь отворилась дверь, и глава караула, уже без извинения, а по полному своему праву доложил:
– Гонец от князя Салтыкова.
– Пусть войдет.
– Крупной ратью осадил крепость Острожский. Вместе с Литвой и ляхами наемники богемские и немецкие. Более дюжины осадных пушек, - сообщил гонец.
– Спасибо за старание, - поблагодарил его Василий Иванович.
– Оставайся до времени в моем полку.
Обождав, пока гонец покинет палату, Василий Иванович заявил твердо:
– Послов Сигизмундовых разместить в Дорогомилове. Барону Герберштейну разъяснить: как можно вести разговор о мире, если король, отрядив послов, двинул на нашу землю крупную рать? Какие могут вестись речи с коварным лицемером?
Дьяк Посольского приказа поспешил исполнить волю государя, а Василий Иванович заговорил о делах ратных.
Доклад дьяка Разрядного приказа успокаивающий: отряд в Опочке уже силен парами полков добрых мечебитцев, припасов съестных завезено месяца на три с лишним, огнезапаса - море. Наместник Салтыков - муж храбрый и в ратных делах сведущий, к тому же знает, как важно удержать крепость хотя бы неделю. В Великие Луки к воеводе Ростовскому и в Вязьму к воеводе Василию Шуйскому уже ускакали гонцы с повелением готовить полки к походу, чтобы без промедления и быстрым ходом идти к Опочке по слову государя.
– Сегодня же я пошлю гонцов со своим приказом, - решил царь и указал дьяку: - Ты повели, чтоб двигались рысью да галопом, а не шажком. Опочка-то с худыми стенами.
– Верно, стены не ахти, но ратники добрые…
– Мед бы пить твоими устами.
Дьяк Разрядного приказа был уверен, что Опочка выстоит ту неделю, какая потребуется, чтобы подойти полками из Великих Лук и Вязьмы на помощь осажденной крепости. Уверенность его подтвердили дальнейшие события.
Вроде бы неожиданно подступил воевода польский Константин Острожский с довольно внушительной силой, костяком которой являлись не шляхтичи, а немецкие и богемские наемники, упрямые и злые в сечах. Крепких заслонов от возможных вылазок Острожский ставить не велел, чтобы не терять времени да и сил. Установили только стенобитные пушки и принялись бомбить стены с воротами.
Салтыков и воеводы полков довольны тем, что ляхи бьют только по стенам и воротам, а не по городу: ни потерь нет, ни пожаров. Однако на всякий случай все ратники, охранявшие крепость, разместились вплотную к стенам, а жителям велено было укрыться либо в подвалах, а если у кого их нет, тоже прижаться ближе к стенам. На каждом перекрестке Салтыков велел поставить по паре повозок с бочками, наполненными водой. В любой миг повозки могли отправиться к загоревшемуся дому, но, слава Богу, пока они стояли без дела.