Пожиратели огня
Шрифт:
Тот, к кому обращены были эти слова, что-то пробормотал в ответ, и его товарищ, отделившись от ствола, стал осторожно подкрадываться к тому кусту, где он слышал крик. Но Дик воспользовался временем переговоров, чтобы отойти дальше назад, продолжая время от времени издавать тот же крик в расчете заманить молодого нготака, так как оба туземца, стоявшие под деревом, были воинами этого племени. Отведя его достаточно далеко от оставшегося на страже товарища, Дик издал еще один, последний, крик, затем, быстро поднявшись на ноги, спрятался за стволом пандануса, держа наготове свой широкий охотничий нож.
— Я не думал, что он так далеко, — прошептал нготак, быстро продвигаясь вперед по направлению последнего крика опоссума. В этот момент он поравнялся с деревом, за которым стоял канадец; он не успел заметить его, как тот одной рукой схватил его за волосы, а другой вонзил ему в горло свой широкий нож по самую рукоятку, так что бедняга не успел даже вскрикнуть.
Звук падения его тела привлек было внимание его товарища, но тот подумал, что это охотник набросился на свою добычу, чтобы не дать ей уйти из рук, и поэтому спросил охотника, удалось ли ему изловить зверя.
— Ноа! (Молчи!) — ответил также шепотом канадец. — Птица-Пересмешник навлечет на нас внимание попа (белого)!.. Не беспокойся, зверь у меня в руках!
Старый траппер так же превосходно говорил на наречии нготаков, как и нагарнуков, да и благодаря шепоту различить его голос не было никакой возможности. Теперь ему оставалось только избавиться от второго врага; но вдруг он изменил намерение и, вложив нож в ножны, проворно стал разворачивать плетеную ременную веревку, с которою никогда не расставался. Подкравшись ко второму нготаку, ничего не подозревавшему, в расчете на свою необычайную силу, он обхватил его вокруг пояса и разом повалил на землю со словами:
— Только крикни или шевельнись, и ты умрешь. Если ты дорожишь жизнью, отвечай мне, но не пытайся обмануть меня… Тебя зовут Воан-Вах — Птица-Пересмешник?
— Да, Тидана!
— Что ты здесь делал с товарищем?
— Великий вождь поставил нас здесь, чтобы сторожить дорогу от нагарнукских деревень к краалю белых!
— Чтобы подстеречь Тидану во время его возвращения с похорон и убить его вашими бумерангами прежде, чем он успеет остеречься, не так ли?
— Да, Тидана!
— А в это время воины вашего племени, пользуясь последними часами ночи перед рассветом, когда сон всего крепче, должны напасть на крааль белых? Да?
— Нет, Тидана, не таково было их намерение!
— Берегись, если ты говоришь неправду!
— Воан-Вах говорит правду; воины должны напасть не на крааль, а на прииск!
— Почему?
— Потому что наш кобунг ночует в большом сарае на прииске, а мы хотим вернуть его себе!
— Пусть Птица-Пересмешник скажет мне, есть ли еще другие воины по дороге к краалю белых!
— Нет, нет!
— Скажи, последуешь ли ты за мной, не подавая голоса, не призывая на помощь и не пытаясь сбежать, если я пощажу твою жизнь?
— Ты можешь делать со мной что хочешь: я твой пленник, Тидана, и судьба моя в твоих руках!
— Сколько тебе лет?
— Двадцать два времени цвета! — ответил Воан-Вах.
Австралийцы считают года по временам цвета деревьев и кустов, когда весь лес превращается в сплошной шатер цветов. В это время, соответствующее нашему маю и июню, у них бывает сентябрь и ноябрь.
Внезапная мысль зародилась в мозгу канадца при взгляде на юного воина. До сих пор он никогда не думал обзаводиться слугой из туземцев, да ему и не было в этом надобности, пока был жив его друг Виллиго и его верный Коанук. Но теперь он почувствовал себя осиротелым. Общество европейцев не могло заменить ему туземцев, с которыми он так сроднился; его вкусы, привычки, наклонности и самый образ его жизни — все это было больше сродни вольным сынам лесов. Он приобщился многих их предрассудков и взглядов; ему дороги многие их обычаи и предания; у него, наконец, была потребность говорить на их языке. Он не только по имени, но и на деле стал членом великой семьи нагарнуков, братом Виллиго, сыном его отца. Кроме того, он теперь чувствовал потребность постоянно иметь кого-нибудь при себе, кто бы был ему всецело предан и на кого бы он мог во всякое время рассчитывать, и ему пришла мысль привязать к себе этого молодого нготака, Птицу-Пересмешника.
Всеобщий закон австралийских племен гласит, что пленник становится собственностью и вещью того, кто захватит его в плен. Если пленивший врага дает пленному торжественное обещание, что отказывается от своего права умертвить или замучить его в пытках, то пленник с этого момента становится не рабом — идея рабства совершенно незнакома австралийцам, — а слугой и вместе с тем членом семьи того, кто его взял в плен. В своем родном племени его вычеркивают из числа живущих; он даже утрачивает свое первоначальное имя, чтобы получить новое, которое дает его господин. С другой стороны, и пленник, пока не принял «дара жизни», считает себя вправе бежать, если ему это удастся, сопротивляться и даже убить, если может, того, кто захватил его в плен. Избежав плена, он вправе вернуться к своим и занять свое место в родной семье и свое прежнее положение в своем племени. Но раз уж добровольно принял «дар жизни», то лишается права предпринимать что-либо для возвращения себе свободы; с этого момента он уже принадлежит семье и племени своего благодетеля, даровавшего ему жизнь, и если бы он после того вздумал бежать и вернуться к своим, то его единоплеменники прогнали бы его от себя со словами: «Иди платить свой долг за дар жизни!»
У него нет больше в родном племени ни жены, ни детей; ему может наследовать ближайший родственник в имуществе и правах; он считается как бы умершим. С разрешения своего господина он может взять себе новую жену и обзавестись новой семьей в том племени, к которому теперь принадлежит.
Этот обычай настолько глубоко укоренился у всех племен австралийских туземцев, что никогда не было примера, чтобы австралиец не соблюдал всех условий его. Но случаи, когда воины отказывались принять «дар жизни», весьма часты, потому что редкий воин соглашается отречься от своего племени даже ради жизни; так, ни один вождь никогда не согласится принять «дар жизни» и всегда предпочтет ему самые страшные пытки и смерть. Пощаженный, которых в Австралии называют Тода-Нду, то есть «обязанный до смерти», обыкновенно в семье благодетеля считается скорее близким человеком и товарищем, чем слугой; обыкновенно они до самой смерти остаются как бы обязанными жизнью своему благодетелю и всегда проявляют по отношению к нему трогательную благодарность и преданность. Их положение несколько сходно с положением вольноотпущенников в Древнем Риме.
Поддавшись этой явившейся у него мысли, канадец продолжал свой расспрос.
— Воан-Вах женат?
— Нет, Тидана!
— Выдержал ли он испытания на звание вождя?
— Нет, Тидана, Птица-Пересмешник — простой воин!
— И никто не станет оплакивать твою смерть?
Бедняга задрожал всем телом.
— Отвечай мне! — настаивал Дик.
— У Воан-Ваха есть в его краале старая мать! — отвечал пленник.
— Хорошо. Ну, а если я дарую тебе жизнь, примешь ты от меня «дар жизни?