Пожиратели огня
Шрифт:
— Теперь вы, я думаю, сами видите, Дик, что у нас нет больше никакой надежды! — заметил Оливье.
— Все написано в книге судеб, дорогой граф, — отвечал канадец, — и человек не может ничего предрешать. Замечу вам покуда лишь одно: разве мы не были еще в худшем положении, а между тем до сих пор оставались живы? Нет, я надеюсь на некую высшую волю, которая может, если захочет, обратить в ничто все козни врагов.
— А вы ручаетесь, что эта высшая воля захочет? — печально спросил Оливье.
— У меня есть какое-то невольное предчувствие.
— Ну скажите… ну разве есть у нас какое-нибудь средство к спасению?
— Сознаюсь, я не вижу никакого, но нужно принять в расчет разные посторонние обстоятельства. Мало ли, что еще может случиться. Поверьте, друзья, моему внутреннему убеждению: не здесь суждено нам окончить жизнь.
— Хорошо, постараюсь поверить. Но нет, это выше моих сил. Я не могу надеяться.
— Как знать? Быть может, нам даже не понадобится внешняя помощь.
— Что вы хотите сказать?
— Мне вдруг пришло в голову… Я даже не решаюсь сказать, что именно. Однако вот что: нас, вероятно, слушают. Стоит приложиться ухом к стене, чтобы в этом убедиться. Снаружи до нас доходят звуки. Мы можем тоже слушать. Давайте. Тише теперь: кто-то там ходит.
Послышался стук дверного молотка. Кто-то побежал отворять. Все трое приложились ухом к металлической доске.
До них явственно донеслись фразы, которыми господин Люс обменялся с пришедшими.
— Ну, что же? — спросил голос, чрезвычайно похожий на голос итальянского консула. — Удалось вам?
— Удалось, — отвечал Люс, — они тут все трое. Пружины действовали прекрасно, и доски опустились с быстротою молнии.
— Труда большого не было?
— Они попались, как бараны. Мне даже жалко и совестно было. Они шли по коридору так уверенно, так наивно, что у меня язык чесался крикнуть им: стойте, не ходите!
— Как это могло вам прийти в голову! — вскричал чей-то сердитый голос, незнакомый пленникам.
— Но ведь я же этого не сделал, а за мысли человек не отвечает, — возразил Люс. — Я ведь тоже человек, а не зверь. Я исполняю то, что мне приказано, но голоса совести не могу, не умею заглушить. Вам до этого дела нет, но мне-то самому ужасно тяжело и больно!
— Если ты когда-нибудь попадешься ко мне в руки, — прошептал канадец,
— то эти слова тебе зачтутся и я пощажу тебе жизнь. Я тоже сумею пожалеть тебя, несчастный!
— Как вы добры, Дик, — сказал Оливье, кладя ему на плечо свою руку.
— Берегитесь, сударь, — возразил сердитый голос, — с такими убеждениями нельзя быть Невидимым.
— Странно, но я слышал этот голос где-то прежде, — сказал Оливье. — Только где именно?..
— И я слышал, — согласился Дик. — А! Теперь вспомнил! Помните наш плен у дундарупов?
— Замаскированный незнакомец! — вскричал Оливье с невольною дрожью. — Опять он!
Этими словами пленники обменялись наскоро, не переставая слушать продолжавшийся тем временем разговор.
— До сих пор я не подавал повода к неудовольствию, — говорил Люс, — но теперь это безжалостное преследование графа… Я не могу этому помешать, даже содействую, но тем не менее мне тяжело, тяжело сознавать, что я работаю для чужого интереса.
— Что вы этим хотите сказать?
— Что графа преследуете вы, именно вы, и главным образом потому, что видите в нем счастливого соперника.
— Мой соперник в Мельбурне! — чуть не вслух произнес Оливье.
— Оставим этот разговор, — сказал, смягчая голос, незнакомец. — Скажите лучше, все ли так сделано, как я говорил?
— Повторяю: они заперты в железной клетке.
— Следовательно, он отклонил наши предложения?
— Понятно, отклонил.
— Вы знаете, что нужно делать дальше?
— Мне приказано содействовать вам в захвате графа и его товарищей. Они захвачены. На этом моя обязанность кончается.
— Как? Значит, вы не преградили доступа воздуху?
— Нет, я не считаю это своим делом. Я не убийца и не желаю им быть. Доканчивайте сами как знаете.
— Ничего не значит, — вмешался итальянский консул, все время молчавший. — Я к вашим услугам, сударь. Располагайте мною.
— Что он сказал? — спросил Оливье, не расслышавший конца разговора.
— Не знаю! — отвечал Дик.
Но Дик сказал неправду. Он все понял, — понял, что их собираются задушить, и весь похолодел от ужаса.
Настало молчание, потом послышался звук как бы заводимых стенных часов с гирей, потом все опять стихло.
Наконец до пленников долетели слова:
— Вы отвечаете за последствия. Все должно кончиться через час. До свидания. — И дверь захлопнулась.
Канадцу послышался словно чей-то вздох, и затем кто-то медленными шагами направился во внутренние комнаты дома. Все кругом затихло, как в могиле.
На соборе пробило два часа.
Дику сначала показалось, что он не так понял и что доступ воздуха не прегражден, но вскоре он почувствовал, что ему нечем дышать. Товарищи его молчали. Наконец Оливье сказал:
— Не находите ли вы, что здесь душно, Дик?
— Еще бы не было душно, граф, в такой тесноте!
— Совершенная могила! — вздохнул граф.