Позолоченная луна

Джордан-Лейк Джой

Керри скрестила руки, пытаясь закрыть дыру той боли и тоски, которую она испытывала, скучая по своим брату и сестре. Что, собственно, и придало такую мощь той телеграмме.

– Через что же, – пробормотала она своей старой учительнице, – пришлось пройти этим двоим?

Джентльмен у часов пошевелился, и она снова взглянула на него. Он прижал два пальца правой руки к левому лацкану – словно какой-то знак – и держал их таким образом.

Обернувшись, он поймал ее взгляд. На лоб ему упала прядь русых волос. Выпрямившись, он убрал руку с лацкана.

Она

подумала, что во всем этом есть какое-то противоречие – элегантный цилиндр, небрежный разворот плеч – и что-то такое в лице, чего она не могла понять.

– Итак, – продолжала мисс Хопсон, – я полагаю, что болезнь твоего отца очень серьезна.

– Сам факт, что они прислали телеграмму… У них же совсем нет на это денег. А «Вестерн Юнион» не очень охотно берет в качестве платы сушеные яблоки. – Керри достала прямоугольный листок бумаги.

Папа заболел. Мы с близнецами хотели бы вызвать тебя домой.

– Заболел – значит, умирает, раз уж они послали эту телеграмму. Мы с близнецами значит, что моя тетушка Рема рассчитывает, что я ужасно скучаю по брату и сестре – что так и есть. И рассчитывает, что это окажется сильнее того, что привело меня сюда. Вызвать – не просто требование приехать, это ее способ сказать, что мне может понадобиться помощь, чтобы вернуться к тому, что все еще, нравится мне это или нет, является моим домом.

Мисс Хопсон кивнула.

– Когда ты сказала мне про телеграмму, я поняла, что ты решишь, что обязана ехать. Так что я позволила себе помочь тебе – и тоже послала свою собственную телеграмму. В том дальнем вагоне тебя ждет сюрприз, и, я надеюсь, ты будешь ему рада.

Керри посмотрела в конец платформы.

– Что бы вы ни сделали, спасибо.

Снова раздался свисток. Новые клубы пара. У Керри в груди все сжалось.

– По вагонам! – закричал кондуктор. – Королевский голубой экспресс отправляется в Вашингтон!

Керри подхватила маленький, обтянутый кожей сундучок, одолженный у мисс Хопсон, и свою коричневую сумку. Не говоря ни слова, они вместе пошли вдоль поезда. И вдруг мисс Хопсон, широко раскрыв глаза, указала на конец поезда:

– Боже мой… Ты только посмотри.

– Они прицепили частный вагон?

– Не просто вагон. К твоему поезду прицеплен Сваннаноа, вагон Джорджа Вандербильта.

Керри наклонила голову набок.

– Я бы сказала, это уж скорей его поезд, чем мой. Его семья, возможно, владеет и всеми рельсами.

Мимо них прошла женщина в сиреневом платье, несколько подбородков тонули в кружевном жабо.

– Говорят, этот вагон элегантнее салонов на Пятой авеню. Но я не вижу самого мистера Вандербильта, а вы?

Мисс Хопсон покраснела.

– Я не уверена, что знаю его в лицо.

– Но вы же видели его в светской хронике! Говорят, он сам построил новое

поместье где-то… там, – она помахала рукой.

Керри подмигнула старой учительнице.

– Где-то там. – Как у всех нью-йоркцев, в ее представлении география Юга состояла из хлопковых полей, табачных ферм и, может, небольшого города типа Атланты.

Вдоль поезда мимо Керри торопились дамы в серых, бежевых, темно-голубых дорожных жакетах и юбках в тон. Рукава жакетов, узкие в запястьях, расширялись вверх от локтей настолько, что из-за этих пуфов на плечах им приходилось держать дистанцию. Цветы и перья на шляпах покачивались в такт их разговорам. Следующая волна садящихся в поезд пассажиров вынесла двух джентльменов в цилиндрах.

– Вон, – сказал тот, что был повыше, отводя рукой прядь русых волос, упавшую на глаза; это был тот же самый джентльмен, которого она видела раньше. – Вон там, в конце, вагон Джорджа.

Второй джентльмен стряхнул пылинку с рукава.

– Он не мог найти более неподходящего места для нового предприятия. По моему представлению, эти люди гор совсем непросты. Для начала они страшно дики и независимы.

– Я слышал. – Обогнав Керри, джентльмен, который был повыше, обернулся и посмотрел на вокзальные часы. – И трагически неграмотны.

Керри крепче стиснула в правой руке свою небольшую коричневую сумку, сделанную из мешка от муки, который она сама выкрасила цикорием и фитолаккой. Предполагалось, что этот эффект поможет ей смешаться с кожаным миром путешествий, хотя высокий джентльмен, бросив на нее взгляд, кивнул головой так, словно это был музейный экспонат из раздела примитивных культур.

У Керри вспыхнули лицо, шея, грудь. Она ответила мужчине прямым взглядом.

– Дикие, – сказала она ему, – это еще очень слабо сказано.

Оторопев, он моргнул.

Но тут поезд снова засвистел, и на сей раз этот звук заставил Керри торопливо обнять свою учительницу. Неким образом слова этого джентльмена, такие высокомерные и небрежные, помогли ей миновать последнее, выворачивающее душу прощание и сделать, расправив плечи, то, что должно быть сделано.

Мисс Хопсон положила руку в перчатке на ее локоть.

– Счастливого пути. И еще одно слово. – На лице, покрытом морщинами, ярко блеснули глаза. – Всегда помни: «Богаче будь, чем видно напоказ».

– «Прибереги слова, коль много знаешь», – Керри отступила назад и подняла руку, сжимающую мешок.

– «Коль просят в долг, не бойся дать отказ», – закончила мисс Хопсон, посылая ей воздушный поцелуй.

– Постойте, – обернулась проходящая мимо дама в сиреневом. – Я знаю эту цитату. Это же из «Короля Джеймса»?

Но Керри уже пыталась бежать за носильщиком со своим мешком из-под муки и одолженным сундучком. Она направлялась не в конец поезда, где пассажиры со шляпами в перьях и атласными лацканами усаживались в дамские вагоны и Сваннаноа, но к самому первому вагону. Туда, куда долетали дым и искры из кочегарки – где ездили иммигранты и те, кто победней.