Позолота вся сотрется 2
Шрифт:
Вся накопившаяся за последнии дни боль и усталость, вся неуверенность и все отчаяние, сейчас хлынули из меня благодатным потоком долгожданных слез. Я всхлипывала, сопела, утирала ладонью мокрые щеки и чувствовала себя маленькой девочкой, которая нуждалась в утешении и которой так надоело быть сильной.
Наволочка намокла, рукава ночной рубашки стали влажными от того, что я использовала их вместо носового платка, нос сопел и отказывался дышать, голова нестерпимо болела. Наплакавшись вдоволь, свернувшись жалким клубочком, я застыла раглядывая солнечные блики на потолке и изредка всхипывая.
Все
Зачем притворяться перед собой? Только, что мой муж трусливо, поспешно сбежал. Мой Арчи, преодолев тысячи километров воды и суши, заставивший меня поверить в свою искреннюю любовь, вдруг струсил! Хлопнул дверью и скрылся подальше от глупой жены, которая, как там сказала Патрисия?
– Изначально была слабым человеком и безвольным, никчемным оборотнем?
Я гневно фыркнула, а затем яростно ударила по ни в чем повинной подушке руками и случайно зацепилась взглядом за рваный, уродливый след на запястье левой руки. Шрам напоминал темно-красную, разбухшую от крови пиявку.
Смутные подозрения скользкими, холодными червяками вползли в мои мысли. С великим трудом, кряхтя и охая, как древняя старуха я сползла с постели. Шатаясь, путаясь в слишком просторной и длинной рубашке подошла к большому зеркалу.
Беспокойные солнечные зайчики толпой плясали на его гладкой поверхности. Сейчас они больше напоминали юрких рыбешек на водной глади мелкой реки. Рыбешки-зайчики словно испугались и бросились в разные стороны когда мое отражение вынырнуло из зеркальных глубин.
Да, что там солнечные зайчики! Я сама испугалась того, что увидели мои глаза.
Маленькое, треугольное личико, опухшие от слез глаза, красный нос и сухие, потрескавшиеся губы. Но не это было самым страшным. На бледной, почти прозрачной коже лица и шеи "красовались" множественные шрамы, которые оставил смешной и маленький, но как оказалось очень острый нож Лорес.
Я наверное опять бы расплакалась,но запас слез на сегодня видимо закончился. Лишь скорбный и невнятный всхлип вырвался из моего горла. Я зажмурила глаза, что бы не видеть страшилище которое пялилось на меня из зеркала.
– Ну, Николь! Твои шрамы это сущая ерунда! Лучшие целители не оставят даже намека на них, а кожа на твоем личике и руках станет еще лучше чем была. Главное, что ты жива, девочка моя!
– голос деда неожиданно прозвучал у меня над самым ухом и заставил вздрогнуть.
Я стремительно повернулась. Старый Паук стоял позади и пристально разглядывал меня, не забывая при этом радостно улыбаться.
Впрочем старым его теперь можно было назвать с большой натяжкой. Мистер Шенли значительно помолодел. Разгладились морщины на лице, волосы стали темнее и гуще, разделенные пробором посередине они были небрежно откинуты назад с крупного и гладкого лба. Большой высокомерный рот улыбался, показывая желтоватые но крепкие зубы. Эти зубы сжимали незажженную сигару, которая забавно подпрыгивала в углу рта, когда дед разговаривал.
– Ты куришь?
– мой голос все еще дрожал от близких слез, но на душе сразу стало тепло и спокойно. Я даже попробовала улыбнуться.
Старый Паук вынул сигару, посмотрел на нее с наигранным удивлением, а затем жестом фокусника отправил коричневую, пахнущую ромом и вишней палочку в боковой карман щегольского, светло-серого пиджака.
– Хмм.. Стащил у Филиппа, знаешь ли, оказывается курение помогает когда сильно переживаешь.
Дед пожал плечами и смущенно отвел глаза в сторону.
– А, ты переживал?
– мой голос прозвучал довольно ехидно.
Мистер Шенли перестал улыбаться. Глаза подозрительно и влажно блеснули, словно в них случайно попала вода. Он поспешно отвернулся от меня, суетливо что-то смахивая с гладко выбритых скул.
– Переживал... Мы с Филиппом обшарили все побережье, когда не нашли тебя в той ржавой барже. Я уже было подумал, что Патрик..., мг..., Патрисия нагло врет, специально ведет нас по ложному следу. Но твой муж, поверил ей сразу. Он настаивал на поисках именно там... Кто же знал, что Оскар и Лорес, окажутся проворней нас. Пока мы искали на суше, они похитили тебя по воде. Оскар ведь оборотень. Очень редкий вид. Оборотень- акула, - голос деда зазвенел раздражением.
Я хмыкнула. Все же моя догадка оказалась верной, Оскар был акулой. Эти мелкие, острые зубы. Этот нездоровый интерес к любому проявлению страха. Эта любовь к крови. Внезапно вспомнились безжалостные, рыбьи глазки, его немного гнусавый голос, который просил Лорес отдать меня " поиграться". Приступ злости охватил меня.
– Прошу прощения, за доставленные неудобства! Я не только заставила вас всех слегка поволноваться. Представь себе, я добровольно отдала свою вторую сущность. Так сильно мне хотелось жить! Я понадеялась на благородство малознакомой девицы, которая теперь метит в мои соперницы. Я получила шрамы от острого ножа! Я сожгла твою вздорную женушку и мерзкого Оскара заодно с ней! Я пролежала в бесчувствии несколько дней, пока все вы благополучно занимались своими делишками! Я оказалась хронической неудачницей!
– мой голос звенел визгливыми, противными нотками. Кажется меня накрыла самая настоящая истерика.
Дед торопливо шагнул ко мне. Я старательно уворачивалась, но он поймал и обнял меня за трясущиеся плечи. Мой нос уткнулся в гладкую, пахнущую ромом и вишней ткань его новенького пиджака. Страшная усталость и безразличие овладели мной.
– Тише, тише моя сильная девочка! Все ты сделала првильно!
– дед говорил не торопясь, растягивал слова, словно пытался меня загипнотизировать.
– Лорес сама выбрала свою участь. Оскара я уже давно хотел наказать. Шрамы мы уберем уже сегодня. Все уберем. Твое личико вновь будет самым красивым.
Дед гладил мои руки, успокаивая меня как маленькую девочку.
– И вот этот большой, уродливый шрам на запястье тоже исчезнет. Он такой же, как и у Патрисии. Ты провела ритуал родства? Ей тоже нужно будет его убрать, - дед говорил тихо, благостным тоном.
Его голос действовал на меня, словно дудочка заклинателя змей, но при упоминании Патрисии, я опять разозлилась.
– Нет! Пусть ее шрам на запястье останется с ней навечно. Что бы до конца жизни она не забывала о той, кто позволил ей выжить!