Позволь ей уйти
Шрифт:
— А ты действительно хочешь узнать меня поближе? — испытывающе спросила она.
— Почему нет? — он пожал плечами. — Можешь не верить, но ты мне правда нравишься.
Она едва сдержала улыбку.
— Не очень-то верится… но, пожалуй, я всё-таки соглашусь. Просто потому, что… Питер!
=34
Таганрог, 2007 год
Пашка подъехал ко Дворцу культуры, специально рассчитав время так, чтобы очередное занятие кружка
Спрятавшись за одной из десяти массивных белых колонн, он пристально наблюдал за дверями ДК, выискивая взглядом знакомую фигуру с царственной осанкой, и так увлёкся, что не заметил, как засекли его самого.
— Ой, Паша!.. — услышал он изумлённый возглас за своей спиной и, обернувшись, увидел рыжеволосую Машеньку — одну из немногих юных балерин, которые были настроены к нему доброжелательно.
— Привет, — буркнул он, невольно конфузясь, точно его поймали на месте преступления.
— А ты что здесь делаешь? Почему на занятия не приходишь? Ты заболел? Тебя не хватает, правда, — защебетала она, явно искренне радуясь встрече. Пашка расслабился и оттаял, улыбнувшись в ответ.
— Да так… дела неотложные были, — неопределённо отозвался он.
— Мы все по тебе скучаем! — горячо заверила Машенька, и это растрогало его чуть ли не до слёз.
— Кстати, знаешь новость? — её глаза вспыхнули. — Любка ведь ушла из кружка. Совсем! Вернее, её мать забрала, Любка-то уходить не хотела, упиралась и рыдала…
— А почему забрала? — спросил он как можно небрежнее.
— Да они с Ксенией Андреевной поругались. Я и сама точно не знаю, почему именно, но вообще мамаша вопила на весь ДК! На самом деле, даже хорошо, что Любка больше не будет сюда ходить, — понизив голос, доверительно поделилась Машенька. — Она противная очень, вредная и завистливая. И постоянно сплетничает! Достала…
В этот момент в дверях наконец-то показалась Хрусталёва. Увидев её, Пашка весь подобрался и, кажется, даже слегка покраснел.
— Ладно, Маш… я пойду. Мне с Ксенией Андреевной нужно поговорить по очень важному делу. Без посторонних, — добавил он многозначительно.
— Хорошо, — понимающе закивала Машенька, — я не буду вам мешать, но ведь мы ещё увидимся? Ты придёшь в кружок снова?
— Не знаю… нет… да. Наверное, — сдался он. — Посмотрим. Пока!
Заметив своего непутёвого воспитанника, Хрусталёва как будто не слишком удивилась — словно давно ожидала его появления, ни секунды не сомневаясь, что рано или поздно он всё-таки приползёт с повинной.
— Полагаю, нам с тобой многое нужно серьёзно обсудить, Паша, — усмехнулась она. — Поехали ко мне домой, там и поговорим спокойно.
— Я
— Ну, ужином я тебя, положим, и сама накормлю. А в остальном… Просто позвоню Высоцкой и предупрежу, что ты у меня. Думаю, она не станет возражать.
Ещё бы!.. Да Хрусталёва, пожалуй, была единственным человеком в этом мире, с кем директриса отпустила бы Пашку куда угодно в любое время суток.
— Ладно, — сдался он, — давайте к вам.
Квартира пожилой балерины напоминала музей. Пашка завис с открытым ртом уже в прихожей, а в комнате и вовсе потерял дар речи.
Всюду — какие-то картины в рамах, старинная причудливая мебель, ковры и вазы… И фотографии, фотографии, фотографии, множество чёрно-белых фотографий на стенах, а также афиши каких-то старых спектаклей, на каждой из которых крупными буквами была напечатана фамилия Ксении Андреевны.
Пашка надолго задержался возле снимка, запечатлевшего молодую и прекрасную женщину с короной из белоснежных перьев на голове.
— Такая красивая… — невольно вырвалось у него.
— Это я в роли Одетты в “Лебедином озере”, — сообщила Хрусталёва, остановившись рядом. Пашка перевёл на неё недоверчивый взгляд. Вот эта вот красавица-лебедь — Ксения Андреевна?! Да быть такого не может…
— Да, я немножко изменилась с тех пор, — грустно заметила балерина, правильно расшифровав выражение его лица. — Как-никак, уже почти сорок лет прошло. Впрочем, не будем хандрить и меланхолить… Ступай в ванную мыть руки.
Пашку очень смущало, что Хрусталёва позвала его ужинать не в кухне, по-простому, а в комнате — за накрытым чистейшей льняной скатертью овальным столом. Он ужасно боялся капнуть супом на кипенно-белую ткань, кусок застревал у него в горле, а хлеб крошился в руках. Вкуса еды бедняга совершенно не чувствовал; он даже с трудом вспомнил бы, чем его в принципе угощали.
Наконец пытка ужином была закончена, и Пашка с огромным облегчением пересел из-за стола на диван. Хрусталёва опустилась в кресло напротив: настало время душеспасительных бесед. Пашка сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и приготовился к моральной экзекуции.
=35
Однако вместо того, чтобы ругать его, Хрусталёва вдруг мягко спросила:
— Что, дружок, балет тебе не очень нравится?
Пашка заёрзал на месте. Он ожидал упрёков, обвинений в неблагодарности, осуждения и порицания… Откровенный вопрос, заданный столь доверительным тоном, застал его врасплох.
— Ну, я пока… не очень разобрался, — дипломатично вывернулся он.
— Ещё бы. Где бы ты успел разобраться и когда, — усмехнулась она. — Полагаю, ты не видел ни одного спектакля даже в записи… Ну ничего, мы это поправим.