Позволь тебя спасти

Novela

Твою мать! А у него приличный удар справа.

— Как ты мог?! — орет Бен в ярости. — Это же Клем, а не какая-то девка на ночь! Она тебе не способ отвлечения для несчастного вдовца!

Он вновь пытается ударить меня, но я пригибаюсь, обхватив его за пояс, и мы падаем на асфальт. Я не делаю попыток напасть на Бена и намеренно причинить ему боль. Он имеет полное право выйти из себя. Мы боремся, катаясь по ночной парковке, и я стараюсь удержать свое лицо вне досягаемости кулаков Бена.

— Ты… поступил… как последний… гавнюк, — пыхтит Бен, изрядно вымотанный нашей борьбой.

— Я знаю! — мое дыхание тоже сбито. — Но она не просто… замена. — Я удачно уворачиваюсь от кулака друга, хотя сил на сопротивление остается все меньше. — Я люблю… ее.

Слова производят оглушающий эффект — мы с Беном замираем. Проходит секунд тридцать, прежде чем он моргает и скатывается с меня.

— Любишь? — сипит Бен, тяжело дыша.

— Люблю.

Я принимаю положение сидя, пытаясь отдышаться.

— Черт! — Бен запускает руку в спутанные светлые волосы и хмыкает. Мы смотрим друг на друга, а уже через несколько секунд смеемся так, что валимся на спины. Благо, асфальт теплый.

Проходит несколько минут, когда мы успокаиваемся и, лежа в тишине, смотрим в ночное небо.

— Она больна, друг, — тихо произносит Бен, и каждое его слово пропитано болью за Клем.

— Знаю, приятель, — сглатывая ком в горле, отзываюсь я.

Нам не нужно лишних слов, чтобы понять, как паршиво каждому из нас от того, что человек, которого мы оба любим, страдает. Это объединяет нас, связывает крепче долгих лет дружбы.

Порой, разделенная боль делает нас ближе друг к другу сильнее любой радости.

***

— О Боже! — Клем подносит ладошки к лицу, распахнув от изумления глаза, когда на следующий день я вхожу в ее комнату.

— Немного повздорили с Беном, — неловко улыбаюсь я. — Но уже все хорошо, — спешу заверить, чтобы она еще больше не расстроилась.

Здорово он меня вчера приложил. На моей левой щеке огромный кровоподтек, и челюсть все еще немного онемевшая.

— Мне жаль.

Клем сочувствующе морщится, протягивая ко мне руки. Я подхожу ближе и опускаюсь на постель рядом с ней. Ее вид беспокоит меня. Она слишком бледная, с темными кругами вокруг глаз. Стараюсь не показывать, но трудно скрыть тревогу во взгляде за нее.

— Ладно, я заслужил, — смиренно признаюсь я. Потом тянусь к ней и нежно глажу по лицу. — Ты как?

Вопросы подобного рода могут раздражать, знаю по себе. Когда после смерти Дженнифер ко мне подходили люди и спрашивали, как я, мне хотелось послать их. Ответить, что все херово и не может быть иначе, потому что — угадайте что? Правильно — моя жена покончила с собой, так что да, могло быть и лучше.

Но теперь понимаю, что просто не можешь не спросить это у небезразличного тебе человека. И мы ожидаем услышать «Все не так плохо», даже если это не так на самом деле. Иногда нам просто необходимо слышать подобные слова, чтобы иметь надежду.

— Все будет нормально.

Клем старается улыбаться, но у нее не очень хорошо получается.

— Знаешь, если хочешь выругаться или поплакать, я не буду тебя судить, — заверяю я. — Потому что это отстой, Клем.

Я держу ее пальчики в своих руках. Они такие холодные и тонкие. В действительности, это мне хочется ругаться и кричать. Потому что я не понимаю, почему это дерьмо происходит с ней.

— Да, отстой, — соглашается Клем. — Но это моя жизнь, и другой у меня не будет, да?

Она поводит плечами, и этот жест такой простой, бесхитростный, и отчего-то я чувствую щемление в груди.

Клем храбрая. Она принимает удары судьбы с мужеством. И я не знаю, как ей это удается, но она достойна восхищения. В этой ранимой, на вид слабой девушке больше духовной силы, чем во всех тех, кого я когда-либо встречал.

— Поэтому я должна сделать все, чтобы, несмотря на свой недуг, прожить ее нормально и по возможности полноценно, — продолжает Клем, широко и открыто улыбаясь мне, и на этот раз я ей верю. — Доктор Флин сказал, что при соответствующем лечении и соблюдении всех его предписаний, у меня на это все шансы.

— Тогда ты будешь выполнять все его указания, — строго ворчу я, целуя ее в мягкие губы.

— Знаю-знаю – не маленькая, - супится Клем.

Я ухмыляюсь и качаю головой — она такая забавная.

— Мне надо пойти и поговорить с твоими родителями, — произношу чуть позже, когда мы лежим на ее кровати — Клем под одеялом, а я поверх покрывала. — Они ожидают этого.

— Что ты скажешь им? — Клем поднимает голову с моей груди, с беспокойством хмурясь.

— Правду. Что мои чувства к тебе серьезны, и я не стану делать ничего, что может ранить тебя, — мой голос садится. — Я хочу заботиться о тебе. Хочу, чтобы ты была рядом. Всегда.

Говорю это и прислушиваюсь к внутреннему голосу. Наверное, мои сомнения окончательно исчезли в тот момент, когда я подхватил падавшую Клем на руки. Страх за нее разрушил всю неуверенность из-за нашего будущего. У нас все получится, пока мы хотим этого. Все возможно, пока мы оба живы.

Лишь смерть не оставляет шанса. Жизнь же дает их сполна. Я мог в этом убедиться.

— Ты… ты сейчас правду говоришь? — ее голос начинает дрожать, а на глаза наворачиваются слезы.

Вместо ответа я притягиваю ее к себе и, крепко обнимая, целую в висок. Так бы и держал ее вечность. Упустить Клем будет самой огромной ошибкой в жизни.

Клем еще очень слаба, и поэтому скоро ее начинает клонить в сон. Я держу ее в своих руках до тех пор, пока до меня не доносится ее тихое, размеренное дыхание. Тогда я поднимаюсь и, ступая бесшумно, выхожу из комнаты.

Мэри и Льюиса застаю на кухне, где они о чем-то негромко переговариваются. При моем появлении оба замолкают, в ожидании глядя на меня.

Они в курсе, что между нами что-то происходит, но не знают подробностей.

— Льюис, Мэри, — я прочищаю горло, обращаясь к ним, — мне надо с вами поговорить.