Позывной «Омега»

Петракеев Андрей Алексеевич

– Вот. – Тёпа указал на горку.

Панчи взял щепотку порошка и поднёс к ноздре, втянул, взял ещё, поднёс к другой. Так он сделал несколько раз, пока его не перестало трясти, а взгляд немного прояснился.

– Жрать давай теперь, – распорядился он.

Через полчаса умиротворённый и сытый Панчи, развалившись на диване в одной из комнат квартиры, рассказывал невероятную историю своего воскрешения и спасения. А Тёпа, мелкий барыга-наркоторговец, слушал с открытым ртом.

А потом Панчи отправился мыться в душ. Тёпа принёс ему полотенце, а когда тот вытирался, заметил на его

левой лопатке клеймо в виде стилизованных букв «М» и «Л».

– Эй, Панчи, а что это за хрень у тебя на спине? – поинтересовался Тёпа.

– Это? – Панчи быстро обернулся, глаза его сузились. – Не твоё собачье дело! Кому скажешь, порежу!

– Да я ни в жизнь! – Тёпа чуть ли не заскулил. – Ты ж меня знаешь! Но всё же, что за картинка?

– Картинка! – воскликнул Панчи. – Это дерьмовое клеймо Ланолли! Этот ублюдок меня пометил! Понял! Меня, Панчи Полковица!

Они вновь отправились на кухню, Панчи опять проголодался. Пока бывший сутенёр подкреплялся, он рассказал своему другу, как заполучил рабское клеймо.

Тёпа, настоящее имя которого мало кто знал, никак не мог поверить в то, что Панчи убили, а потом он воскрес. Да, он видел следы от пуль, затянувшиеся пятачки размером с ноготь, но не верил в такие чудеса. А вот в то, что Марио Ланолли пометил Панчи клеймом, верил. Потому как видел однажды ещё одного человека с таким же клеймом. Мало того, в последнее время Тёпа работал на Ланолли, не напрямую, конечно, но с его соизволения. Весь свой оборот он осуществлял теперь строго с разрешения парней Ланолли, которые снабжали его наркотиками. Они же забирали львиную долю выручки, гарантируя при этом защиту, убирая внезапно появившихся конкурентов и утрясая недоразумения с полицией.

Наконец Панчи наелся и изъявил желание отдохнуть, поспать. Тёпа проводил Выкрутаса в спальню, предоставил свою кровать, укрыл своего старого друга пледом, прикрыл дверь в комнату, а сам, немного выждав, отправился в ванную, прихватив с собой коммуникатор.

Он прикрыл дверь и, усевшись на край ванны, набрал номер одного из капо Ланолли. Ждать пришлось долго, а когда на том конце подняли трубку, голос оказался незнакомым:

– Слушаю, кто это?

– Э-э-э, мне бы сеньора Тьего, – робко сказал Тёпа.

– Его сейчас нет на месте, если что-то срочное, могу передать.

– У меня для него сообщение, да-да, срочное! Понимаете, тут ко мне пришёл…

В этот момент дверь в ванную открылась, на пороге стоял Панчи, в одних трусах и с кухонным ножом в руке. Он криво усмехнулся и со словами: – Сдал-таки, сука! – размашисто полосонул Тёпу ножом по горлу.

Маленький наркоторговец лишь всхрапнул, выронил коммуникатор и завалился в ванну. Там он некоторое время хрипел и дёргался, кровь фонтаном била из рассечённой сонной артерии, заливая белый пластик стен.

А Панчи выронил нож, присел на корточки и закрыл лицо руками, его вновь трясло. А в коммуникаторе надрывался голос:

– Эй, ты чего молчишь?! Что передать сеньору Тьего?! А?!

Панчи сунул в ноздрю коротко обрезанную коктейльную трубочку и втянул порцию «басты». Крякнув, он вставил трубочку в другую ноздрю и повторил действие. Откинувшись на спинку стула, он закрыл глаза и замер

в истоме, что накатила тёплой волной.

Выкрутас пришёл в себя через полчаса, сходил в ванную комнату, посмотрел на тело Тёпы, кивнул сам себе, пробурчав под нос: – Лежи тихо, сука, – и принялся методично обыскивать квартиру.

Сегодня Панчи везло, просто невероятно везло. Он нашёл в тумбочке, в прихожей, пистолет с двумя обоймами, а в спальне Тёпы, в неглаженом белье, обнаружил пару тугих пачек стокредитовых купюр. Из морозильной камеры холодильника он достал весь торговый запас наркотиков. Здесь была и любимая «баста», и «винт» и «родеги» – тяжёлый наркотик, который кололи прямиком в вену инъектором.

Панчи понимал, что из квартиры нужно уходить. Рано или поздно сюда кто-нибудь нагрянет и тогда… что случится тогда, Выкрутас не представлял, сейчас он не мог далеко заглядывать в будущее, планируя его.

Из вещей Тёпы Выкрутасу подошла лишь куртка из синтетической кожи с грубой вышивкой в виде стилизованного креста на спине. Когда-то эта вещь, наверное, принадлежала байкеру, но тот, видимо, заложил её за дозу.

Мозг немного прояснился, Панчи покинул квартиру и отправился в ближайший одёжный магазин. Те обноски, в которых он заявился к Тёпе, да то, что прихватил с собой, лишь привлекали к нему внимание.

В секции самообслуживания Панчи выбрал себе штаны, ботинки, пару носок, футболку и рамитовый свитер с капюшоном, который сошёл бы за тонкую спортивную толстовку, но согревал не хуже натурального шерстяного. Куртку Панчи оставил, она оказалась на удивление удобной, с просторными карманами, куда поместились все трофеи.

Расплатившись на кассе наличными, Панчи поспешил прочь. Он накинул капюшон на голову и, потупившись, зашагал по улице в направлении делового центра, туда, где располагались офисы Ланолли.

За то время, пока Панчи пробирался через весь город, от морга, где он очнулся, к квартире Тёпы, он понял, что жизнь его теперь настолько коротка, что можно не успеть и отлить. Его могут узнать на улице головорезы Ланолли, может остановить наряд полиции для проверки документов, которых нет. Его может просто прирезать какая-нибудь шпана. Он помнил, как в него стреляли, как было больно. Как было холодно и мерзко при пробуждении. Клеймо на лопатке болело, жгло, напоминая, что он теперь не принадлежит сам себе. Впервые в жизни Панчи решился на поступок. Не ради денег или наркоты, не ради собственной жизни, себя он считал ходячим трупом и ждал момента, когда время его закончится. Ему мнилось, что Бог дал шанс. Восстановить своё достоинство и честь, отомстить. Убить Ланолли.

– Бог мой, живущий свыше, да не померкнет имя твоё, да будет воля твоя на все поступки наши! Дай мне сил и времени, как и ранее, и не отказывай мне в свершениях моих! Да будет воля твоя на все дела наши прежние, сущие и будущие. Аминь! – Панчи Полковиц неумело осенил себя крестным знамением. Последний раз он делал это в далёком детстве, когда отец приучал его к вере, которую исповедовал сам.

Выкрутас медленно приближался к своей цели и не знал, что ему уготовано судьбой. Пути Господни неисповедимы, как сказал бы сейчас его покойный отец.