Прачка
Шрифт:
– Не бойся, дитя моё - ты ребёнок. Как репей пристанет только. Но любого лилового человека - белый червь излечит навсегда. Принеси мне червя, я излечусь, стану вновь царицей и сделаю для тебя всё, что пожелаешь.
От слов прачки на девочку нахлынула надежда и полузабытые воспоминания. Она загорелась как спичка и, торопясь чтобы это мгновение вдруг не упорхнуло сном, произнесла:
– Что мне делать?
– Завтра я посажу тебя в одну из коробок с чистым бельём - доедешь до самого города. Как минуешь ударников, городскую стражу у ворот, тихонько выбирайся. Дам я тебе пять золотых монет, только никому не показывай! Найди у Храма на площади трёх старух попрошаек.
– А пятый зачем?
– Пятый на всякий случай, если потеряешь...
Так и сделали.
Ехала девочка в коробе долго и заснула. Проснулась, слышит, а уж выгружают да пересчитывают. Приоткрыла она крышку, смотрит - у крайнего короба трое: один вынимает, второй принимает, третий в склад носит. Незаметно не выбраться. А коли увидят - ещё за воровку примут, да поколотят! Смотрит девочка, а под застрехом воробьи. Она им: "Фить-фить-фить!" - на бой позвала. Слетелись воробьи, стали червяков искать. Да прямо на воз. Не боятся, на людей садятся, в короба заглядывают, в белье ищут. Замахали люди руками - а воробьям хоть бы хны - знай своё боевое дело!
Под переполох девочка и убежала: прыг из короба на воз, с воза на землю, за ворота - да стреканула так, что только её и видели!
Идёт девочка по улице - а там всё склады-склады и спросить не у кого. Свернула, да как в другой мир провалилась, народу тьма и все туда-сюда шнырдают. Спрашивает она:
– А далеко ли до Храма на площади?
– Ей тут-же указали, где народ толпится.
Вывернула девочка к площади, а у Храма попрошайки-калеки, более похожие на цирковую труппу, просят. Но трёх старух-то и нет. Спросила девочка одного горбуна с накладным носом и в парике:
– А где три старухи делись?
– Отвыступались они тут.
– Радостно ответил горбун цирковым голосом и, присев к девочке, ласково погладил её по голове.
– В высшую лигу махнули. Почтеннейшая публика Дворца истребовала на гастроли. Там все... Пойдёшь ко мне на ручки?
– А нищий с тачкой при них?
– Деловито оттолкнула горбуна девочка.
– Антрепренёр? Куда ж без него? И руки не подымут без ключика...
– Масляно, словно котик промурлыкал тот.
А другой, калека в бороде с костылём, наклонился и тоже расплылся в странной улыбке:
– Что-то экс нынче в моде! Что ищешь, маленькая?.. А?
– И моментально вцепился девочке в локоть.
– А ну, давай посмотрим, что там у нас спрятано в карманчиках!..
Прочие калеки как по команде обступили девочку со всех сторон, принялись хватать, тискать и уж хотели перевернуть, да тряхнуть за ноги, но тут с колокольни ударило звонко, заскрипели ворота, и толпа кинулась к ступеням Храма. И калеки следом. Но хромой держит крепко, не выпускает. За собой тащит, да в первый ряд! Ногу подогнул коленом в деревянный протез, да лицо такое жалкое скорчил, хоть плач...
Смотрит девочка, выходит из Храма колонна певчих с палками, растолкали толпу, освободили проход и затянули:
Радуйтеся чудесному перерожде-ению.
Радуйтеся рассветному преображе-ению.
Радуйтеся прошлых грехов отпуще-ению.
Радуйтеся великому миротворе-ению...
А за ними маленький человечек в цветном колпаке с бубенцами о семи концах выплыл медлительно. Вылитый шут-скоморох - на любой шаг позвякиевает: трень-брень, трень-брень... Идёт и важно каждому в руку мелкую монетку кладёт. Кто-то чашечку протянул, а человечек в неё не кидает, ладонь требует, да в глаза заглядывает. Улучила девочка момент, когда хромому подали. Тот потянулся, а она как стукнет его в протез! Палка склизнула по мостовой, хромой за ней, да на костыле не удержался - и носом! Человечек с бубенцами отскочил - трень! Да - клыц-клыц-цокотень - мелочь-то и рассыпалась! Попадали все на колени, на монеты набросились, а певчие их по спинам палками, палками! А девочка на колени не падает - только в глаза маленькому человечку по-детски смотрит. Поманил её тот к себе, говорит:
– Подойди деточка.
– Девочка подошла. Погладил он её по голове и спрашивает, - Есть ли здесь твои родители?
Вздохнула девочка о маме, навернулись слёзы, всхлипнула она и отвечает:
– Нет тут моей мамы.
Взял человечек её за руку и повёл в Храм, в комнатку с лавками. Гладит лиловыми пальчиками по лбу, по щекам, а они так и липнут, так и липнут. Говорит:
– Доверься мне. Расскажи всё, что с тобой было и что думается.
И такие у человечка проникновенные глаза, что девочка ему всё сразу и рассказала - и про маму, и про машину, и про прачек, и про червя. Выслушал тот всё не перебивая. И, когда девочка закончила рассказ, взял за руки и, глядя в глаза, заговорил:
– Дитя. Доверие и покорность испытывают чада к родителям своим, к тем, кто добр и приветлив, кто справедлив и ответственен. Исполненное любви сердце твоё с утратой корней тянется к теплу и радости, но истинны ли чувства без Искры Творения? Могла ли родная мать направить чадо в полный терних опасностей путь ради собственного возвышения? И есть ли у бедной прачки смехотворный шанс сделаться царицей, кроме как в мечтаниях? Способно ли дитя малое сотворить чудо ради возвышения в правители, если Искра Творца не зажжена в ней и некому наставить на свершения?.. Ты молилась?
– Нет...
– Созналась девочка, за разглядыванием бубенцов упустившая основную мысль.
– Это непростительно. Надо научиться... Но... Посмотри вокруг и убедись, как устроен дарованный нам миропорядок - все способные трудятся в поту, ради благ. Малые - учатся знаниям, чтобы не только труд ради хлеба, но интерес к созерцанию рождался. Через него передаётся Искра Творения от праведных к молящим. Пожилые носят в себе опыт и знания малым; наставляют тружеников к расширению чудесного образа мира умением божественного дарования страждущим, но неимущим благ и радости, коими наделён любой пахарь в излишестве...
Девочка давно перестала понимать красивые, но ужасно длинные фразы. Теперь же ей до смерти захотелось куда-нибудь прикорнуть под переливы ровного, колдовского голоса человечка. И даже мерное позвякивание бубенцов не мешало векам тяжелеть и валиться вниз.
– И надобно ли тебе, дитю малому, неразумному, сосуду для Искры Творца жаждущему, но без должного уважения пустующему, служить разрушениям столь прекрасного и естественного порядка, как возвеличившаяся благость, даже ради естественного дочернего чувства обретения родной матери? Думаешь ли ты, что можно составить счастье сея многим лихо и напасти?