Прах к праху

Джордж Элизабет

– Миссис Купер… – начал он.

– Мисс.

– Простите. Да. Джим говорил с ними до моего приезда. Он дал полиции признание.

Перед глазами Джин все побелело, потом почернело, словно в комнату ударила молния. Мистер Фрискин продолжал рассуждать о том, что будет дальше, говоря, что Джимми нельзя выходить из дому, а общаться с кем бы то ни было, даже с членами семьи, можно только в присутствии адвоката. Он говорил что-то о видимом принуждении и употреблял слова «подростковый» и «запугивание» и все говорил и говорил, но она ничего не слышала, потому что гадала,

действительно ли она ослепла, как тот святой в Библии, только там было, кажется, наоборот – он прозрел? – нет, она не могла вспомнить. Впрочем, все равно это выдумки. Библия по большей части – полная чушь.

Из кухни донесся скрип отодвигаемого стула, и Джинни поняла, что это встал ее брат, который, без сомнения, не пропустил ни единого слова мистера Фрискина. Она тут же пожалела о том, что на втором часу пребывания Джимми в Скотленд-Ярде позвонила родителям.

С родителями она говорить не стала, потому что их любовь к Кенни ее даже пугала, по их мнению, только Джинни была виновата в том, что Кенни вообще когда-то попросил дать ему время и место, чтобы пожить вне семьи и разобраться в том, в чем разбираться, как они считали, не требовалось. Поэтому она позвала к телефону Дера, и он примчался, изрыгая как раз то количество проклятий в адрес полиции, выражений полного ей недоверия, а также призывов к мести, которые Джинни необходимо было услышать.

Зрение ее прояснилось, когда заговорил Дер:

– Что? Ты сбрендил, Джим? Ты разговаривал с этими ничтожествами?

– Дер, – сказала Джинни.

– Эй! – он повернулся к мистеру Фрискину. – Разве ты был там не для того, чтобы он молчал в тряпочку?

По-видимому, привыкший к общению с клиентами, переживающими эмоциональное потрясение, мистер Фрискин объяснил, что Джимми, судя по всему, сам захотел говорить. И, похоже, говорил добровольно, о чем свидетельствует магнитофонная запись, сделанная во время допроса, запись, которую по его настоянию дали прослушать. Никаких признаков принуждения там не…

– Черт бы тебя побрал, Джим! – Дер влетел в гостиную. – Ты позволил этим недоноскам записать себя на пленку?

Джимми ничего не сказал. Он стоял в такой позе, что казалось, будто у него тает позвоночник. Голова повисла, вместо живота – впадина.

– Джим, я же тебя просила. Я же просила. Почему ты меня не послушал? – Да он даже и на человека-то не похож, подумала Джинни, так, грязная надувная кукла, из которой понемногу через дырочку выходит воздух. Он стоял молча, предоставляя Деру всласть поиздеваться над собой, так как знал, что его молчание поможет быстрее закончить разговор. – Ты что-нибудь ел, Джим? – спросила Джинни.

– Ел? Ел? Ел? – Голос Дера так и взвился. – Он ничего не получит, пока не ответит на наши вопросы. И немедленно. – Он схватил мальчика за руку, и Джимми дернулся вперед, безвольно, как соломенная кукла. Джинни увидела, как вздулись мышцы на руке брата. – Отвечай, придурок! – Дер уставился племяннику в лицо. – Говори с нами, как ты говорил с легавыми. Отвечай, и как следует!

– Это ничего не даст, – сказал мистер Фрискин. – Мальчик пережил потрясение, от которого с трудом оправился бы и взрослый.

– Я тебе покажу потрясение, – прорычал Деррик, приближая свое лицо к самому лицу мистера Фрискина.

Адвокат и бровью не повел. Спокойно и в высшей степени вежливо он произнес:

– Мисс Купер, пожалуйста, примите решение. Кому вы желаете доверить ведение дела вашего сына?

– Дер, – примирительно сказала Джин. – Оставь Джима. Мистер Фрискин знает, как лучше.

Деррик выпустил руку Джимми, безвольную, как желе.

– Кретин чертов, – бросил он. Брызги слюны попали Джимми на щеку. Он сморщился, но слюну не вытер.

Джинни сказала брату:

– Иди наверх к Стэну. Его беспрерывно рвет, как увезли Джимми.

Краем глаза она заметила, что ее старший сын поднял голову при этих словах, но когда Джин к нему повернулась, голова его опять была опущена.

– Да, хорошо, – ответил Дер и, бросив злобный взгляд на Джимми и мистера Фрискина, стал подниматься по лестнице, крича: – Эй, Стэн! Ты все еще от унитаза оторваться не можешь?

– Извините, – сказала Джинни, обращаясь к адвокату. – Дер частенько сперва скажет, а потом подумает.

Мистер Фрискин принялся уверять, что, дескать, дело обычное: ничего страшного, если дядя подозреваемого наседает на адвоката, пыхтя как разъяренный бык. Он объяснил, что Джимми отдал ботинки по просьбе полиции, что сам разрешил взять у него отпечатки пальцев, сфотографировать его, срезать у него несколько прядок волос.

– Волос? – Она устремила взгляд на спутанную шевелюру сына.

– Они или сравнивают их с волосками, найденными в коттедже, или делают анализ на ДНК. В первом случае, их специалисты дадут заключение через несколько часов. Во втором – мы получим несколько недель.

– Что все это значит?

Они ведут следствие, пояснил мистер Фрискин. Полного признания они еще не имеют.

– Но разве они не получили всего, что им было надо?

– Чтобы задержать его? Предъявить обвинение? – Мистер Фрискин кивнул. – При желании.

– Тогда почему они его отпустили? Ведь, значит, все закончилось?

Нет, ответил ей мистер Фрискин, это не конец. У них в рукаве какой-то козырь. Мисс Купер может быть уверена, что они еще наведаются. Но когда это случится, он будет рядом с Джимми. Больше полиции не удастся допрашивать мальчика, оставаясь с ним один на один.

– У тебя есть вопросы, Джим? – спросил он, и когда Джимми вместо ответа наклонил голову набок, подал Джинни свою визитку со словами: – Постарайтесь не волноваться, мисс Купер, – и ушел.

Едва за ним закрылась дверь, как Джинни окликнула сына:

– Джим? – Она взяла у него из рук пакет и положила на кофейный столик с такой осторожностью, словно в нем было стекло ручной работы. Джимми остался на месте – вес тела перенесен на одну ногу, правая рука стискивает локоть левой. Поджал ступни, будто от холода. – Дать тебе тапочки? – спросила его Джинни. Он поднял и опустил плечо. – Я подогрею суп. У меня есть томатный с рисом, Джим. Идем.