Правь, Британия!
Шрифт:
Ничего такого ужасного не произошло. Мад вся обратилась в слух, наконец улыбнулась и сняла наушники.
— Это по-валлийски? — спросила она. — Жаль, что я не понимаю. Что они говорят?
Он забрал наушники и надел на себя. Пару раз он кивнул головой и улыбнулся Мад.
— Может, и хорошо, что вы не понимаете, — сказал он, — это не очень-то лестно для англичан. Подождите, сейчас переведу.
Он достал из-под половицы блокнот и принялся записывать корявым почерком. Эмма пододвинула табуретку к бабушке и взяла Мад за руку. Бабушка ответила пожатием.
— Я же говорила тебе — он
Мистер Уиллис, не подозревая о предназначенных ему ролях, снял наушники и выключил свой волшебный сундучок.
— Гражданское неповиновение в Шотландии и Уэльсе, — сказал он. — Никакого насилия, только никто не выходит на работу. Люди сидят дома, магазины закрыты. Нельзя же арестовать человека за то, что он сидит дома? Пройдет время, и движение распространится — стоит одному показать пример, и сосед поступит так же, вскорости все страны будут иметь свою сеть сопротивления. — Он улыбнулся и принялся аккуратно укладывать наушники рядом с самодельным приемником.
— А он работает в обе стороны? — спросила Мад. — Ты же можешь и передавать новости тем людям, что информируют тебя?
— Так и есть, я могу и передаю. Незадолго до того, как вы играли в любопытную Дженни, подглядывая в окно, я закончил передачу. Любые новости с мест, даже самые незначительные, могут оказаться звеном в постоянно растущей цепи. Я передаю на двух языках: валлийском и корнуолльском.
— Корнуолльском? — Мад удивленно подняла бровь. Мистер Уиллис кивнул:
— Ничего удивительного. Кельтские языки имеют много общего, как и кельтские народы. Много лет национализм шотландцев и валлийцев раздражает определенные правительственные круги, это общеизвестно, а корнуольцы, как бы это выразиться, не любят выступать в открытую. Но у них очень сильное подпольное движение, весьма сильное. Такая уж порода шахтеров, чего еще ждать от них.
Мад задумалась. Надеюсь, подумала Эмма, она не воспринимает его слова слишком серьезно.
— У меня так и нет определенного мнения о национализме, — сказала бабушка. — Он обычно доходит до фанатизма, а фанатики придают очень большое значение месту рождения. Я родилась в Уимблдоне, когда-то давно любила ходить там на теннис, но это не повод, чтобы положить за этот город жизнь. По правде говоря, я не слишком бы взволновалась, если бы Уимблдон со всеми домами исчез с лица земли. Но вот этот уголок именно этого полуострова — уже давно стал моим домом, и я готова умереть за него, если это будет нужно.
Мистер Уиллис, укладывавший свое оборудование под пол, поднял голову:
— Это не будет нужно, — произнес он. — Люди приносят себя в жертву ложным идеалам и тотчас оказываются забытыми современниками и ближайшими потомками. Лет через сто их могут признать героями, мучениками, но для дела это уже поздновато. С другой стороны, вы — актриса, должны четко улавливать интонацию. Один-два урока, и вы будете говорить по-корнуолльски, валлийски или гэльски, как будто знали язык с рождения. Женский голос произведет особое впечатление, а ваш — тем более.
Он опять присел на
Бог знает, что он заставит говорить — призывать к поджогам, анархии, взрыву мостов. Кто-нибудь может узнать ее голос и разыскать ее.
— Хм, — задумчиво произнесла Мад. — Кто сказал:
Свобода — выбор нам иль смерть;
Мораль и веру Нам Мильтон дал;
Язык Шекспира — наша речь…
— Вордсворт, — торопливо ответила Эмма, — но, родная, честно говоря…
— По какому поводу это написано?
— В одном из сонетов о свободе: «Мильтон! Зачем тебя меж нами нет» [29] .
Мад посмотрела на мистера Уиллиса, который бросился вновь вынимать из чехла свой радиоприемник.
— Я бы прочитала и «Свобода — выбор нам иль смерть…», но не будет ли глупо требовать свободы языку Шекспира, если все ваши слушатели мечтают о том, чтобы звучал только валлийский и корнуолльский?
Мистер Уиллис ответил покровительственным жестом, словно отметая все сомнения:
29
Из сонета В. Вордсворта; пер. К. Бальмонта
— Они вслушиваются в смысл ваших слов. Мне нравится «Свобода — выбор нам иль смерть…», очень нравится, верная нота для всех нас.
Он надел наушники и принялся настраивать передатчик. Мад вновь и вновь шептала фразу:
Свобода — выбор нам иль смерть; мораль и веру Нам Мильтон дал; язык Шекспира — наша речь…
— Мад, — сказала Эмма, — не надо этого делать, ты можешь попасть в беду, ведь, насколько я понимаю, короткие волны легко принимаются в военном лагере. Они, скорее всего, слушают эфир все время, ищут что-нибудь в этом роде — это их работа.
— Беда в том, — сказала бабушка, не обращая на Эмму ни малейшего внимания, — что американцы тоже говорят на языке Шекспира, так что актуальность несколько теряется. Если, конечно, не предложить в заключение нечто ироническое, не сыграть Марту Хаббард на одном из собраний «культурного сотрудничества народов». Но жители валлийских равнин этого не поймут.
Мистер Уиллис снял наушники и подозвал ее к себе.
— Вы ошибаетесь, если думаете, что будете обращаться только к валлийским равнинам. Слушают и высокопоставленные деятели, кое-кто из них, к вашему удивлению, служит в городских управах, есть и профессора, и студенты, на самом деле, можно сказать, что вас услышат все жители запада Англии, Уэльса и Шотландии. Они ждут только сигнала к выступлению, и кто разожжет огонь лучше вас?
Мистер Уиллис, раскрасневшись от собственного красноречия, по-видимому, немного запутался в метафорах, но Мад, похоже, не возражала. Она, очевидно, была в полном восторге и действительно предвкушала выступление на неизвестном ей языке перед зрителями, которых нельзя увидеть и которые не смогут аплодировать.
Она улыбнулась мистеру Уиллису с высоты шаткого стула, и Эмма вдруг поняла, что не он играет с ней, а она — с ним. Они так и следят, кто дольше сможет водить за нос другого, и не верят ни одному своему слову.