Правда, которую мы сжигаем
Шрифт:
Я не стану отрицать насчет дерева. Он знает, что я сделал это. Черт, все знают. Но без каких-либо доказательств, без свидетелей они ни хрена не могут сделать, и в этом вся прелесть.
Ходить, зная, что все видят во мне хаотичного поджигателя, от полиции до учителей — все они знают, кто я такой.
Антихрист — так меня называют. Собранный из чресл сатаны. Ад на планете Земля, или, в данном случае, ад для Пондероз Спрингс.
Я люблю это.
Как они хватаются за свои четки, когда я прохожу мимо. Шепчут «Аве Мария4», потому что просто
Мне нравится, что они знают все, что я сделал, и ничего не могут сделать, чтобы остановить меня. Ни сейчас, ни когда-либо.
Меня не остановить.
Нас не остановить.
И знаете, что? К черту это дерево.
Он смотрит на меня мертвыми глазами, полными отвращения.
— Меня от тебя тошнит, — он хватает горлышко своей бутылки из-под виски и входит в кабинет, не сказав мне ни слова, прежде чем я уйду.
Я дергаю ручку, с глухим стуком захлопывая дверь за собой, не пропуская ни секунды, пока иду по подъездной дорожке к машине Алистера. Тонированные стекла защищают от меня его ненавистную задницу, но я уже знаю, что за стеклом меня ждет постоянный хмурый взгляд, даже если он в хорошем настроении.
Проскальзывая на пассажирское сиденье, я откидываюсь на подголовник с глубоким вздохом. Наступает тишина, чувствую, как Алистер смотрит мне в лицо.
— Могу ли я чем-то помочь тебе, Колдуэлл? — спрашиваю я, все еще смотря вперед.
— Да, у тебя кровь на гребанном подбородке. Вытри это дерьмо, — он лезет в бардачок, бросая мне на колени салфетки.
Я легко беру их, вытирая подбородок. Красный окрашивает их почти сразу. Завтра порез будет лишь тупой болью, а через несколько дней я, вероятно, сдеру корку, чтобы снова почувствовать боль.
Если только он не ударит меня снова и не вскроет рану.
В любом случае.
— Я занимаюсь спаррингом с тобой почти через день. Ты можешь ударить его в ответ.
Потираю сильнее, чтобы убедиться, что все прошло, и отвечаю: — Я справлюсь.
Он качает головой, сворачивая с подъездной дорожки и направляясь к Пику, чтобы встретиться с остальными парнями. Последние несколько дней лета становятся черными, медленно приближается выпускной год в старшей школе, и я не жду, когда увижу так много лиц.
Я провожу девяносто процентов своего времени в окружении тех же четырех человек, и я хотел бы, чтобы так и оставалось.
Я тянусь к своим черным джинсам за пачкой Marlboro Reds вытаскиваю из нее одну сигарету.
— Дело не в том, что ты с этим справишься. Я знаю, что ты можешь выдержать удар. Это чертов принцип, Рук. Как ты собираешься просто сидеть сложа руки, пока твой отец выбивает из тебя все дерьмо?
Скомкав салфетку, сжав материал в кулаке и бросив его на половицу, я откидываюсь назад и закрываю глаза. По привычке я прокручиваю Zippo в пальцах, несколько раз прокручиваю ее, прежде чем зажечь кремень и поднести пламя к кончику.
— Как насчет того, чтобы позволить мне беспокоиться о моем отце, хорошо? Я в порядке. Еще один год, и мы уедем в колледж, далеко отсюда, — я вдыхаю дым глубоко в легкие.
— Я справляюсь с этим с самого детства. Я могу продержаться еще один год. Так что просто
Раздраженное ворчание наполняет машину, прежде чем я вижу, как он еще сильнее нажимает на педаль газа, и я едва успеваю моргнуть, когда скорость достигает восьмидесяти пяти и увеличивается. Если мы попадем в аварию, то погибнем.
Все в какой-то момент оказываются в одном и том же месте, на глубине шести футов. Неважно, как мы туда попадем.
Видите ли, мы все чувствуем одно и то же. Ну, все мы, кроме влюбленной задницы Сайласа.
Тэтчер, Алистер и я так чертовски хотим выбраться из этого города, что пролезли бы через колючую проволоку, чтобы добраться туда. Даже если это означает смерть. Мы выберемся из этого места. У каждого из нас разные причины, но все упирается в историю, которая с нами связана. Воспоминания, от которых мы никогда не сможем избавиться здесь, потому что этот город — могила.
Он душит прошлым, не позволяя двигаться дальше. Никогда не позволяя забыть.
— Я ненавижу, когда ты говоришь «братан». Это чертовски раздражает.
Я смеюсь, натягивая капюшон на голову.
— Да, ну, я ненавижу, когда ты ворчливый мудак, но это не изменится в ближайшее время.
— Как скажешь, умник.
Музыка заглушает наши голоса, когда мы несемся по дороге. У Алистера сумасшедшие проблемы со вкусом, поэтому, пока мы не доберемся до места назначения, я вынужден слушать металл, что время от времени нормально. Но уши начинают неметь после седьмого гитарного соло. Для двух людей, которые так близки, наши музыкальные вкусы не могут быть более разными.
Мои глаза находят сосны, которые сливаются воедино за окном. Мы все дальше и дальше отдаляемся от городской черты. Прямо перед тем, как въезжаем в очередной дерьмовый городишко, он поворачивает направо, въезжая на грязную тропинку, спрятанную между деревьев.
Я замечаю уже припаркованные машины Тэтчера и Сайласа, когда солнце садится за горизонт. Мы останавливаемся рядом с ними и выходим, пройдя остаток пути до края обрыва.
Пик — это небольшой участок земли на побережье с видом на глубокие синие волны бухты Блэк Сэндс, небольшого пляжа, где местные жители проводят большую часть летних месяцев. Наше уединенное место, с видом на тех, кто ниже нас. Сюда мы приходим, чтобы тусоваться большую часть времени, потому что нам не очень нравится сидеть дома.
Всегда лучше просто быть подальше от наших родителей. Наедине, друг с другом.
— РВД!5 Слава богу! Тэтчер в нескольких секундах от того, чтобы сжечь себе брови.
Голос у нее ровный, мягче любого из наших, он может принадлежать только Розмари Донахью.
Богатая девушка с достаточным количеством яиц, чтобы ее видели с нами, и единственный человек, который называет меня по моим инициалам. Единственный человек, которого я знаю, готовая рискнуть репутацией ради парня, которого любит. Наша сестра. Она проникла в нашу группу еще до того, как мы успели осознать, что среди нас есть незваный гость. Я смотрю на нее на коленях у Сайласа, они оба сидят на стуле рядом с дровами.