Правда о программе Apollo
Шрифт:
– У нас здесь очень уютно, – докладывал он на Землю, – мы все ищем себе любимые уголки в корабле...
На сеансах телесвязи они вели репортажи и показывали землянам, как выглядит их планета в иллюминаторе космического корабля.
Вечером 19 июля «Аполлон-11» ушел за Луну и начал торможение, переходя на орбиту лунного спутника. Они не торопились: около суток кружили вокруг Луны, словно прицеливались. Впрочем, они действительно прицеливались, посылая в электронные мозги Хьюстона все данные о своем движении и получая в ответ цифры будущих маневров: когда и на сколько времени включать двигатель, чтобы выйти на почти круговую орбиту вокруг Луны. Здесь Нейл и Баз должны были попрощаться с Майклом. Перед тем как за ними закрылся люк стыковочного узла, Коллинз
– До свидания. Жду вас через 30 часов...
Я потом часто думал, читая отчеты о лунных экспедициях, нет ли определенной рисовки в этой простоте слов и отношений при обстоятельствах столь непростых, просто фантастичных. Говорил об этом с советскими космонавтами. И в конце концов понял, что никакой рисовки, позы, нарочитости здесь нет. Для этого просто нет времени, а, с другой стороны, в звездные минуты своей жизни, на Земле ли, или в космосе, в жарком ли бою, или в большой работе, люди становятся лучше, как-то яснее и проще и без громких слов чувствуют истинную цену этих минут.
С другой стороны, я уверен, что настоящий космонавт должен уметь управлять еще лучше, чем кораблем космическим, капризным парусником собственных чувств и эмоций. Иначе он не сможет летать.
В американской печати не раз звучали упреки в адрес астронавтов за то, что они были недостаточно эмоциональны и им недоставало выразительности в описаниях космических пейзажей. Отвечая на эти упреки, Уолтер Каннингем говорил:
– Мы такие же люди, как все. Но наша подготовка и дисциплина подразумевают, в частности, и то, что мы должны спокойно воспринимать самые сказочные зрелища, которые открываются перед нами во Вселенной. Если бы я был поэтом или вообще человеком с очень богатым воображением, меня бы так захватило все происходящее, что я, наверное, забыл бы о главном...
Но именно потому, что они были «такие же люди, как и все», я часто думал о том, что должен был ощущать Майкл Коллинз, которого покинули его товарищи, уходя на смертельно опасную и трудную работу, один в корабле – вдруг таком просторном – в сотнях километрах от дома? Каково ему было видеть нашу Землю величиной с подсолнух, смотреть, как заходит она за лунный горизонт, и на долгие минуты, оставшись с глазу на глаз с мертвым мрачным миром, погружаться в полное безмолвие и ощущать одиночество невиданное, потому что в любой точке Земли, в любой час другой человек, ну, скажем, хотя бы теоретически, может протянуть тебе руку, а там это сделать невозможно... Как нужно обуздать свое воображение, чтобы сказать очень просто: «До свидания. Жду вас через 30 часов»?
...Теперь они летели в 110 километрах над Луной, но рассматривать мрачные пейзажи мертвого мира, проплывающие в иллюминаторах, времени уже не было: начинался самый важный этап, приближалась кульминационная вершина многолетней программы. В 20 часов 47 минут, когда они шли над невидимой с Земли стороной Луны, лунный модуль расстыковался с основным кораблем. Они летели еще вместе, метрах в 15-20 друг от друга. Подчеркивая значительность полета, еще на Земле основной корабль окрестили «Колумбией», а лунную кабину «Орлом». Орел, сойдя с герба Соединенных Штатов, садился на лунные кратеры и на эмблеме «Аполлона-11».
– На «Орле»! – весело кричал Коллинз, осмотрев лунную кабину в иллюминатор и убедившись, что никаких наружных дефектов нет. – Похоже, что вам достался отменный летательный аппарат, хотя вы и летаете на нем вниз головой...
– Это еще неизвестно, кто движется вниз головой, – в тон ему отвечал Армстронг.
Постепенно они расходились все дальше и дальше друг от друга. Золотой паучок на глазах Коллинза превращался в яркую звездочку в черном небе. А когда они снова облетели лунный «затылок», звездочка эта превратилась в крохотную комету: огненный хвостик тормозного двигателя показывал, что «Орел» пошел на посадку. Он летел «ногами вперед», стремительно снижаясь, можно даже сказать – падая, если бы это не было именно так запрограммировано. Нейлу и Базу казалось, что это не они движутся, а лунные кратеры несутся прямо на них. Баз следил за работой ЭВМ, за показателями приборов и успевал успокаивать Хьюстон: «Все идет отлично и куда легче, чем на тренировках...»
Когда высотомер показал 150 метров, Армстронг переключил управление с компьютера на себя. Он считал и говорил об этом на пресс-конференциях, что именно этот момент – переключение управления с автоматического на ручное – был самым опасным. Он весь сжался, собрался предельно. Кабина слушалась его, это он почувствовал сразу. Раньше они скользили вниз по кривой, теперь опускались почти строго вертикально. Нейл видел, что прямо под ними – довольно большой, «с футбольное поле», как вспоминал он потом, кратер. Вал крутой, а вокруг много больших валунов и ям. «Если одна из ног «Орла» попадет на большой камень, кабина может перевернуться или встать так криво, что взлететь с Луны не удастся. Допустимый наклон кабины – 30 градусов...» Для того чтобы понять это, Армстронгу потребовалось меньше времени, чем вам, чтобы прочесть эту фразу. Он заставил кабину зависнуть, как зависает вертолет, а потом снова заскользил, повел ее в сторону, отыскивая глазами ровную площадку внизу. В его распоряжении было около двух минут. Стрелка расходомера топлива приближалась к нулю, и он ощущал это всем своим существом, словно это не топливо из «Орла», а его собственная кровь уходила из тела. Если в посадочной ступени кончится топливо до того момента, как щупы на ногах коснутся грунта, выход только один – сбросить посадочную ступень и включать подъем, иначе – падение, верная гибель, ведь конструкция хрупка, как елочная игрушка. Это были самые главные, самые трудные секунды в жизни Нейла Армстронга, секунды, ради которых он родился на белый свет.
Медицинский контроль в Хьюстоне зафиксировал пульс Нейла: 156 ударов в минуту вместо 77 по норме и 150 – у База. Там понимали, что напряжение достигло предела. Доклады Армстронга были очень отрывисты и коротки, не было времени на рассказы обо всех этих ямах и валунах. Нейл видел, что они летят уже буквально в нескольких метрах от Луны, как струя двигателя поднимает под ними пыль. И пыль тоже была неземной. Она не поднималась клубами, а разлеталась радиально, плоским полупрозрачным конусом у самой поверхности. Сквозь пыльную пелену Нейл различал валуны и ямки, вот наконец под подходящая площадка, ровненькая, пустая... Щуп ткнулся в грунт, мгновенно отдавая команду на выключение двигателей. Четыре ноги лунной кабины бесшумно встали: на Луне, лишенной атмосферы, все происходит бесшумно. Они слушали эту тишину, замерев, и даже не было сил доложить Хьюстону, успокоить Майкла, друзей, родных, планету Земля.
Люди прилетели на Луну. Сбылась мечта очень дерзкая и очень древняя.
Греческий софист и сатирик Лукиан Самосатский в 160 году нашей эры написал книгу «Истинные истории». Он начал так: «Я пишу о том, чего я никогда не видел, не испытал, не узнал от другого, о том, чего нет и не было на свете, и потому мои читатели ни в коем случае не должны верить мне». Он, как говорится, честно признался, но зов его мечты был слишком силен, чтобы он мог не написать своих «Историй». Лукиан отправил на Луну своего героя Икаромениппа, немец Иоганн Кеплер в своем «Сне» описывал лунные горы, француз Сирано де Бержерак сочинил повесть «Полеты на Луну». Много веков ученые мечтали, как поэты, а поэты, как ученые, изыскивали способы достичь Луны.
«Одни горы и горы, страшные, высокие горы, вершины которых, однако, не блестят от снега. Нигде ни одной снежинки! Вон долины, равнины, плоскогорья... Сколько там навалено камней... Черные и белые, большие и малые, но все острые, блестящие, не загругленные, не смягченные волной, которой никогда здесь не было, которая не играла ими с веселым шумом, не трудилась над ними!» Это Циолковский – наверное, самый удивительный сплав ученого и поэта. Повесть «На Луне» он издал в 1893 году. В Житомире еще не родился мальчик – Сережка Королев, которому суждено было нарушить миллиардолетний покой этих гор и равнин.