Правда о русской революции: Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения.

К И. Глобачев; под ред. 3. И. Перегудовой; [сост. 3. И. Перегудова, Дж. Дейли, В. Г. Маринич].
– М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). 2009.
– 519 с, ил.
– (Из собрания Бахметевского архива).

ISBN 978-5-8243-1056-6

Книга снабжена комментариями, приложениями, аннотированным именным указателем и иллюстрациями.

УДК 94(47) ББК 63.3(2)52

ISBN 978-5-8243-1056-6 О Бахметевский архив Колумбийского университета (США), 2009 О Перегудова 3. И., Дейли Дж., предисловие, 2009

О Перегудова 3. И., комментарии, именной указатель, 2009

Российская политическая энциклопедия, 2009

«Правда о русской революции» - так озаглавил свои воспоминания последний начальник Петроградского охранного отделения Константин Иванович Глобачев. Он - один из первых представителей политической полиции, который начал описывать события тех лет сразу же по «горячим следам», закончив их в течение года (1922 г.), предполагая опубликовать. Очевидно, к этому его подтолкнули и та обстановка, в которой он находился, и те разговоры, споры среди эмигрантов, обвинявших друг друга в происшедшем в Феврале 1917 г. Возможно, не последнюю роль сыграла здесь и опубликованная работа А. А. Блока «Последние дни старого режима»1, перепечатанная Г. В. Гессеном в издании «Архив русской революции». Участвуя в работе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства по «расследованию действии бывших министров и прочих должностных лиц», Блок имел доступ к архивным документам последних дней существования Российской империи, присутствовал на допросах министров, руководителей политической полиции России. В своей книге он неоднократно ссылается на доклады К. И. Глобачева министру внутренних дел и в Департамент полиции, в которых сообщается о настроении в столице и необходимости приняли срочных мер против нараставшего революционного движения.

Сам Глобачев, сообщая о мотивах, побудивших его взяться за перо, пишет: «Предлагая настоящие воспоминания, я должен сказать, что опубликованием их я отнюдь не имел в виду излагать историю русской революции или разбирать в широком масштабе причины, вызвавшие это пагубное явление, - это задача слишком сложная в настоящее время и будет уделом будущего беспристрастного историка, а хотел лишь дать тот материал, который наравне с прочими материалами мог бы послужить к изложению таковой истории...». Далее он продолжает: «Мне, как лицу, близко стоявшему к правящим сферам, с одной стороны, и по роду своей деятельности имевшему непосредственное соприкосновение с разными слоями населения, - с другой, приходилось много беседовать, наблюдать и видеть такого, что могло ускользнуть от внимания простого обывателя или мало компетентного в вопросах внутренней политики лица...»4

Воспоминания Глобачева интересны со многих точек зрения. Это и записки чиновника, непосредственно наблюдавшего нараставшую волну революционных событий, и свидетельства руководителя учреждения, призванного бороться с силами оппозиционного движения, хорошо знавшего настроение во всех слоях русского общества, видевшего, как рушится империя и пытавшегося в силу своих возможностей, прав и полномочий, противостоять этим силам. О том, что Глобачев остро чувствовал надвигавшуюся угрозу, видно из его донесений, а также документов, сохранившихся в Департаменте полиции5.

Большое внимание в воспоминаниях уделяется организации политического сыска и общественным настроениям предреволюционного Петрограда, организации и деятельности Центрального военно-промышленного комитета, его взаимоотношениям с властями. При изложении событий, свидетелем которых он был, Глобачев не ограничивается констатацией фактов, но дает им и свою оценку.

Не менее важны и приводимые им сведения, касающиеся структуры охранного отделения, его численного

состава и деятельности накануне революции. С этой точки зрения его мемуары будут полезны исследователям внутренней политики России, истории ее государственных учреждений, политического розыска, а также широким кругам читателей. Их значение возрастает и в связи с тем, что специалисты по истории Петроградского охранного отделения располагают лишь небольшим составом документов, сохранившихся в Февральские дни 1917 года.

В настоящее время фонд Петроградского охранного отделения (ПОО), хранящийся в Государственном архиве Российской Федерации, насчитывает 6058 ед. хр. Основная его часть - это дневники наружного наблюдения за оппозиционно настроенными лицами, а также по охране высокопоставленных лиц и зданий; документы, связанные с филерской службой (положение о центральном филерском отряде, программы и расписание занятий с филерами, маршруты их служебных командировок), отдельные материалы по охранной команде.

Дела общей канцелярии, через которую проходили основные документы за ранние годы (1866-1894), практически не сохранились, за более позднее время имеются лишь отдельные дела6. Масштаб утраченного можно оценить исходя из того факта, что фонд Московского охранного отделения, созданного спустя 15 лет после Петроградского и также пострадавшего в тот период, насчитывает 51 226 дел7.

Каких-либо данных о том, что сотрудники Петроградского охранного отделения принимали участие в уничтожении своих документов, ни в архивных источниках, ни в воспоминаниях Глобачева обнаружить не удалось. Но, судя по тому, что существовал негласный циркуляр об уничтожении особо секретных документов в случае выступлений революционеров и возможности захвата ими учреждений политического сыска, часть документов, особенно тех, в которых содержались сведения о секретной агентуре, должна быть уничтожена самими чиновниками. Некоторые исследователи считают, что Охранное отделение было подожжено революционно настроенной толпой не без участия представителей политической полиции.

Материалов агентурного отдела не сохранилось совсем. Однако их отсутствие в какой-то мере восполняется отчетами и докладами Охранного отделения в Департамент полиции, которые хранятся в его фонде.

В связи с тем, что в настоящее время среди историков часто возникает спор о личности Г. Е. Распутина и наблюдении за ним, стоит упомянуть, что в воспоминаниях Глобачева этому сюжету посвящена небольшая глава. Автор высказывает свою точку зрения на личность Распутина, его отношения с царской семьей. «Влияние Распутина на императрицу объяснялось, - по мнению Глобачева, - исключительно верой ее в Распутина как в молитвенника и охранителя драгоценного здоровья ее сына, наследника престола...».

Пожалуй, Глобачев более чем кто-либо другой знал о поведении Распутина и его влиянии. Глобачев отмечает: «...отношения его к особам царской семьи, даже в моменты самого широкого разгула, были весьма корректны...»10.

Глобачев не был ни другом, ни врагом Распутина, не состоял в круге его почитателей, он непосредственно отвечал за его охрану и одновременно организовывал наблюдение за ним. В ГА РФ сохранилось довольно много дневников наружного наблюдения за Распутиным за 1910-1916 гг., клички наблюдения за ним были«Русский», «Темный». Особенностью этих дневников является то, что они представляют собой машинописные копии филерских наблюдений. Оригиналов рукописных филерских дневников, которыми следовало бы пользоваться, обнаружить не удалось. Поэтому существует точка зрения, что эти дневники - более поздняя фальсификация. Некоторые исследователи считают, что наблюдение не велось, а все это - сочинение полиции. Что же нового вносят воспоминания в данный вопрос?

Глобачев недвусмысленно свидетельствует о систематической слежке за Распутиным, которая производилась ПОО. Они подтверждают показания других представителей политического сыска, в том числе директора Департамента полиции и товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого, данных Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства в 1917 г. Как пишет Глобачев, практически ежедневно на стол министру ложился материал наблюдения за Распутиным со списком лиц, которых он посещал, с которыми встречался. Разумеется, министру подавался не рукописный материал филеров, как правило, малограмотных, а машинописные документы. То, что сейчас хранится в архиве, - это вторые, третьи экземпляры дневников, представлявшихся министру. Подобные машинописные копии дневников сохранились в архиве в связи с наблюдением и за С. Ю. Витте.