Правда выше солнца
Шрифт:
Стоило ему замолкнуть, как заговорили лудии. Все разом – тревожно, смутно. Кто-то крикнул – конечно же, по-тирренски:
– Куда же мы пойдем? Нас поймают и обратно приведут!
– И плетьми запорют, – отозвались из заднего ряда.
– А то и похуже!
– За побег-то знаешь, чего будет? Ко львам бросают за побег!
«Они спросят, – сказал Кадмил накануне, – обязательно спросят. И ты ответишь». Акрион внезапно ощутил непреодолимое желание отступить на пару шагов. Он привык быть дальше от публики. Сейчас люди стояли слишком близко – так, что он слышал бурчание в их животах.
–
Лудии перебрасывались словами на плохо знакомом Акриону языке. Те, кто помоложе, посматривали несмело, исподлобья. Старшие глядели иначе: с открытым недоверием, почти насмешливо. «Они не будут готовы, – сказал Кадмил. – Никто не будет готов». Акрион, конечно, и не рассчитывал, что вчерашние товарищи ринутся за ним по первому зову. Но они, кажется, вовсе не собирались на свободу! Он вдруг почувствовал себя мальчишкой, впервые выступающим на орхестре. Бездарным, неумелым юнцом, которого зрители не хотят видеть. И слушать.
– Кто послужит правому делу? – возвысил голос Акрион. – Кто готов завоевать славу? Драться и победить! Стать героем! Кто, воины?! Шаг вперёд!
Бормотание стало громче, будто он разворошил улей. Но ни один не шагнул к Акриону. Напротив, около дюжины, а то и больше, растолкав соседей, покинули строй и вернулись в казарму. Акрион помнил их: ветераны, прошедшие через множество боёв, заслужившие известность и даже сумевшие скопить немного денег. В отличие от большинства лудиев, они не были собственностью Тарция и дрались на арене по собственной воле.
Спину Акриона щекотали медленные струйки пота, под ложечкой родился скользкий холодок. «Ничего, – мелькнуло в голове, – ничего, прочие останутся. Сейчас, нужно только повторить воззвание. Сейчас…»
Но вслед за ветеранами потянулись в казарму юноши – пятеро или шестеро. Они проталкивались сквозь строй, озираясь, потирая ладонями плечи. На физиономиях застыл тоскливый страх. Их тоже можно было понять. Забитые мальчишки, навсегда потерявшие доверие к людям, они и мысли не допускали, что могут изменить свои судьбы.
– За мной, бойцы! – изображать браваду становилось всё тяжелей. Дыхание сбивалось, горло норовило дать петуха, и к тому же, кажется, он перевирал тирренскую грамматику. – Воля ждёт! Решайтесь! Шаг вперёд!
Те, кто остались, медлили, не в силах сделать выбор: последовать за ветеранами или поверить молодому бунтарю. Акрион вглядывался в лица лудиев, ждал ответа на свои слова. Ждал напрасно. Он начинал понимать, в чём тут дело. Эти парни не так давно пахали землю, ковали железо, торговали скотиной. Иные и вовсе родились рабами. Здесь, в школе их кормили, давали одежду и кров, били сравнительно редко. И они до сих пор были живы, несмотря на то, что порой рубились насмерть. Они верили в собственную удачу, надеясь выжить и дальше. «Не стало бы хуже», – словно бы говорили их глаза, их лица, даже их позы – безвольные руки, повисшие плечи, согнутые шеи.
Акрион держал в запасе ещё одно средство, чтобы их увлечь. Крайнее средство. Но это было совсем не то, чего он хотел.
–
Один из оставшихся спросил грубо и громко:
– Что нам за корысть идти? Драться-то мы и здесь дерёмся!
– Всё одно помирать! – поддержали его. – Тут хоть сытыми помрём!
Выхода не оставалось. Акрион пришёл дать лудиям свободу, а они готовы были предпочесть рабство. Что ж, настал черёд того самого крайнего средства. «Если ничего не сработает, попробуй подкупить их, – сказал Кадмил напоследок. – Запоминай: ипа алпну питэ алика…»
– Кто хочет щедрой награды? – гаркнул Акрион.
Ответом был нестройный гомон.
– Кто желает стать свободным гражданином? Гражданином Афин?
Гомон стал громче.
– Обещаю каждому, кто пойдет со мной, земельный надел и службу при дворце! – голос, отвыкший от сценической речи, готов был сорваться. «Нельзя дать слабину. Нужно завладеть ими». Последнее средство должно было подействовать, ведь не мог же ошибиться сам Гермес, бог торговли.
Лудии заговорили, зашумели – уже по-другому, по-новому. Кто-то выкрикнул:
– А не врёшь?
Вдруг с другого конца строя откликнулся голос, надтреснутый, знакомый:
– Не врёт! Всё правда! Он – царский сын, я слыхал!
– Даю слово! – выкрикнул Акрион. «Кто это сказал?.. Неважно. Теперь или никогда!»
Он выхватил ксифос, воздел над головой:
– Слово царя!! Кто желает идти за царём?! Вперёд, воины! Вперёд, за наградой!
«Сейчас сработает! Сейчас закричат в ответ. Над головами взлетят кулаки. Развернутся плечи, засверкают глаза…»
Ничего такого не случилось. Только прозвучал тот же слабый надтреснутый голос:
– А чего, я бы пошёл. Землица своя будет, и консулы не достанут. Пойдем, ребята, ну?
И тогда это, наконец, произошло. Неловко ухмыляясь, оглядываясь, один из лудиев – смуглый парень, с которым Акрион не раз стоял в паре на тренировках – сделал шаг и неловко отсалютовал по тирренскому обычаю.
– Готов, – сказал он, кашлянув. – Желаю, стало быть, идти.
Тут же к нему присоединились те, кто был справа и слева. Сжав рукоять ксифоса, стараясь не выдать лицом чувств, Акрион следил, как лудии один за другим выходят из строя. «Готов», – голенастый, курчавый юноша с крупным носом. «И я желаю», – мужчина постарше, невысокий, чьи руки по локоть были синего цвета – верно, совсем недавно работал красильщиком тканей в Эфесе или ещё где. «И я тогда тоже», – светловолосый здоровяк, должно быть, пленный фракиец. «Я пойду». «И я». «Иду»… Будто смуглый парень дал сигнал остальным.
Увы, иные поняли этот сигнал совсем по-другому. Многие ушли в казарму – словно нуждались в разрешении и теперь получили его. Ушли ждать, когда всё кончится, когда вернутся привычные хозяева и привычная жизнь. Побудка, завтрак, тренировка, обед, тренировка, ужин, сон. И лишь иногда – бой.
И таких было большинство.
Спустя четверть часа во дворе с Акрионом осталось всего тридцать семь человек. Он дважды пересчитал их, не веря. Да, верно: три дюжины и ещё один. Так мало. Ничтожно мало.