Праведник
Шрифт:
— Кто? Эти? — Виталик скорчил презрительную мину. — Шелуха подворотная! Люмпены безродные! Гниль! Да ты только посмотри на них!
— Ну не злись, не злись. Мне они тоже не нравятся. Нам в кино еще не пора?
— Уже можно идти. Как раз мороженого поесть успеем.
Они смотрели «Отражение звезды» — увлекательнейшую фантастическую картину о том, как несколько энтузиастов, предвидя в будущем экологический и демографический кризисы на Земле, отправились на поиски планеты, пригодной для обитания, и после долгих скитаний в космосе нашли ее. Сюжет
Аллочке фильм невероятно понравился. Все полтора часа, пока длился сеанс, она просидела, не шелохнувшись, с выражением наивного детского восторга глядя на экран. Виталика сюжет не заинтересовал. Но все это время он так же восхищенно разглядывал профиль своей возлюбленной. Несколько раз он пытался обнять ее, но Аллочка инстинктивно уклонялась и смешно подергивала плечиками. Он пытался взять ее за руку, но она, не отрывая взгляда от экрана, сжимала свою изящную ладошку в кулачок и каждый раз прятала ее за спину.
Когда фильм закончился и они вышли на улицу, было еще светло, однако заметно похолодало.
— Холодно, — поежилась Аллочка. — Ну… Мне, наверное, пора. Спасибо тебе, Виталик. Кажется, мы неплохо провели вечер.
— Домой? Уже?
— Конечно. Ведь уже поздно.
— Хорошо. Я провожу?
— Нет, Виталик. Спасибо тебе. Я побегу. Обещала сегодня прийти пораньше. И так уже задержалась. Ну пока?
Она улыбнулась ему и уже даже повернулась и хотела идти, но он вдруг резко подался вперед и схватил ее за руку.
— Аллочка! — с хрипотой, неожиданной для его высокого голоса, вскрикнул Виталик. Он как-то сразу покраснел; непонятное, страшное выражение — смесь вожделения, жестокости и испуга — появилось в его глазах.
— Виталик, перестань! Мы ведь обо всем договорились! Отцепись, люди смотрят! Отпусти, слышишь, или я не приду больше!
— Аллочка! Я только хотел сказать тебе… Я только хотел сказать… — голос его задрожал.
— Пусти, дурак, синяки останутся.
Сцена была явно не для посторонних глаз. Они стояли на тротуаре, и проходившие мимо люди с удивлением смотрели и оборачивались на них. Какой-то высокий молодой человек с бородой остановился рядом.
— Есть трудности? — смело глядя на Аллочку и улыбаясь, спросил он.
Виталик на мгновение перевел взгляд на этого сующегося не в свое дело бородача. Аллочка в ту же секунду рванулась, высвободила руку и, пробежав несколько шагов, пошла к автобусной остановке, где собралась в ожидании транспорта огромная толпа.
Бородатый молодой человек, досмотрев финал вышеописанной сцены, пошел своей дорогой.
«Ну вот, не сдержался, — подумал Виталик. — Не следовало, ни за что не следовало так себя вести. После этого она, может быть, даже в кино не захочет со мной пойти. Этот
Он уже почти успокоился и теперь в полной растерянности зашагал по тротуару.
«Конечно, мне не следовало этого делать, — продолжал размышлять он. — Она наверняка не захочет больше со мной встречаться. Теперь она стала для меня еще более недосягаемой, моя милая, любимая Аллочка… А может быть, все не так? Может, просто я все это сам себе выдумал? И нет в ней ничего такого особенного? И она такая же, как все? И заслуживает того же, что и все?..»
Он прошел так шагов пятьдесят, но вдруг остановился и смачно плюнул на асфальт.
«Дрянь! Сволочь! Дура!.. Кого она найдет лучше меня? Я — Виталий Урманчеев, граф! Потомок знатного рода! Со мной все у нее будет! Все! Другая даже и мечтать о таком не может! А эта? Дешевка! Да и что в ней такого? Да в Москве не один десяток лучше нее найдется! И умнее, это уж точно! Да вот, хотя бы вот эта с книжками… Все при ней. Высокая, стройненькая, смазливая. Одета, правда, как монашка. Но ведь это как раз не главное. Главное…» — увлеченный высокой девушкой в длинном темного цвета платье с книгами в руках граф Урманчеев последовал за ней в сторону Боровицких ворот.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ДАШЕНЬКА
Москва. Мещанская улица. Около двух часов пополудни. Наш главный герой, писатель Алексей Борисович Борин, возвращается с очередной из своих ежедневных лекций. Он одет в строгий черный костюм, белую рубашку с высоким отглаженным воротничком, при галстуке и в слегка забрызганных московской грязью черных старомодных ботинках. Руки его все еще забинтованы. В одной он держит неизменный свой чемоданчик, в другой — огромный черный зонт, почти весь купол которого нависает над аккуратненькой головкой спутницы писателя, девушки по имени Даша, поэтессы из клуба «Возрожденный Пегас», той самой, что навещала Алексея Борисовича в больнице.
Недавно прошел сильный ливень, но теперь прохладный весенний ветер отогнал тяжелые грозовые тучи к северу. Воздух свеж и чист, хотя мелкий дождик еще барабанит по лужам и тротуарам, по непокрытым головам и шляпам беспечных москвичей и многочисленных гостей огромного города.
— Главное, Дашенька, — говорит на ходу Алексей Борисович, — осознать свое бессмертие. Ощутить нематериальную, духовную сущность своего существования. Главное — почувствовать в себе частицу некоего возвышенного, неповторимого, божественного.
— А вы, вы, Алексей Борисович, всегда уверены в своем бессмертии?
— Это очень важный вопрос, Дашенька. Нет, честно говоря, не всегда. Бывает, что и меня посещают сомнения.
— И что же тогда?
— И тогда мир становится мрачным и пустым, и я ощущаю совершенно несчастным себя и все человечество. Но этакое уныние мое никогда не бывает долгим. Свои сомнения я очень скоро рассеиваю. Читаю Библию, жития святых, труды мудрых и глубоко верующих людей. Признаюсь вам в нескромности, иногда перечитываю в том числе и свои книги, написанные в периоды великих душевных подъемов… А бывает, что в пору тоски и сомнений я просто смотрю в окно.