Праведник
Шрифт:
— Господи! Боже! Боже! — громко завопила какая-то старушка в толпе. — Молоденькая такая! Хорошенькая! Да как же это, а? Господи?!
— Галка это! Зверева! — заорал вдруг стоявший рядом с Прыгуновым краснолицый мужик в пиджаке. — Доигралась, вертихвостка! Говорил я ей! Говорил!
— Гражданин, подойдите ближе, — подозвал опознавшего молодой офицер. — Вы узнаете убитую?
— Узнал, узнал! Галка это, Зверева! Соседка моя! У нас ее все знают! Вот, догулялась!
— Вам придется проехать с нами, —
— Как с вами? Зачем это с вами? — спросил краснолицый и стал растерянно озираться по сторонам, точно ища поддержки у стоявших рядом.
— Да не бойся, езжай! — подбодрила его пожилая женщина в сером дешевом платье. — Положено так. Ничего тебе не будет. Езжай, раз узнал.
— Ну… — краснолицый нерешительно направился к скорой помощи.
— Не туда, — сказал молодой офицер и указал на машину полиции. — Туда.
Краснолицый потоптался на месте, затем все же подошел и сел в полицейский автомобиль.
После того как обе служебные машины разъехались — медицинская, видимо, в морг, а полицейская — в сторону Петровки, толпа быстро разошлась. Какой-то с опозданием прибывший на место происшествия газетчик пытался приставать к прохожим с вопросами, но никто отвечать ему не пожелал.
— Вы не скажете, что здесь произошло? — спросил он Вадима Никитовича, последнего из оставшихся свидетелей.
— Ничего не было, — отрешенно ответил Прыгунов. — Ничего не было. Все хорошо. Все в порядке. Все нормально. Это был бред. Очередной мираж опьяненного сознания. Все хорошо, все хорошо, все хорошо. — Он грустно усмехнулся, подмигнул удивленному газетчику, развернулся и пошел к своей машине…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ИНТИМНЫЕ ПОДРОБНОСТИ ИЗ ЖИЗНИ КНЯЗЯ МЫШКИНА
Было уже полвосьмого вечера, когда Прыгунов приехал к писателю Борину. После их телефонного разговора прошло более пяти часов, и все это время Алексей Борисович не поднимался с дивана. Он пытался забыться, заснуть, но так и не смог. Все думал, вспоминал, размышлял. Потрясение от гибели Даши Лесковой и внезапного столкновения с ее убийцей, неприятный осадок, оставшийся после ее похорон, странное впечатление, которое произвела на него короткая встреча с давней подругой, — все это смешалось в его сознании и не давало покоя.
«Уехать, побыстрее уехать от всего этого, — заключал он, каждый раз отрываясь от своих мыслей. — Быстрее домой, к семье, к работе, в Саранск».
Дверь маленькой квартиры так и оставалась незапертой.
— Открыто! — крикнул писатель, когда Прыгунов позвонил. После чего поднялся и сам вышел к нему навстречу.
— Здравствуй, Вадим, — снова поздоровался он.
— Здравствуй, Алексей, здравствуй. Рад тебя видеть. — Прыгунов улыбнулся. Он вспомнил, с каким чувством
— Да, странно… Наверное, ты единственный человек в этом городе, которого я рад сейчас видеть…
— Спасибо, Вадим, — сказал писатель.
Прыгунов прошел в комнату и по привычке своей обрушился на диван. Алексей Борисович сел рядом с ним.
— Ты неважно выглядишь, Алексей, — заметил Вадим Никитович. — Ты не болен?
— Нет, Вадим. Все в порядке. Я просто очень устал.
— Понимаю… Вот и я тоже. Слушай! А не поехать ли нам куда-нибудь? Ты ужинал?
— Нет, Вадим. Не хочу.
— Да?.. Жаль.
— У меня есть кое-что. Виктория Сергеевна позаботилась. Я могу приготовить ужин. Еще у меня есть коньяк. Выпьешь?
— Нет.
— Отчего так?
Прыгунов пожал плечами.
— Я за рулем. Есть тоже не хочу. Зачем ты звонил мне?
— Я тебе звонил? Ах да. На похоронах за мной шел какой-то тип. Потом он приходил ко мне. Просил, чтобы я описал тот вечер, когда все это случилось с нами. Ну, в общем…
— Да, вспомнил, ты говорил. Журналист. Из какой он газеты?
— Я не запомнил, — писатель замялся. — Кажется, он произносил какое-то название… Не помню. Фамилия его Рябкин.
— Рябкин, Рябкин… Ладно, не мучайся. Я все выясню. И эту газету закроют.
Некоторое время оба молчали. Наконец Прыгунов поднялся и подошел к окну:
— Погода портится, — сказал он. — А с утра было так хорошо. Наверное, опять польет дождь.
Писатель не сказал ничего.
— Ну? — вдруг обернулся и как-то грубо спросил Прыгунов. — Что еще ты хочешь мне сказать?
— Я? Ничего.
— Ничего? — удивился Вадим Никитович. — Так уж и ничего? Ничего?
— Знаешь, Вадим, я хотел спросить у тебя… — вдруг запинаясь, начал писатель.
— Что? — перебил Прыгунов. — Что? Ну спрашивай, договаривай. Впрочем, не говори, я сам скажу. Я знаю, о чем ты хочешь спросить меня. Ты хочешь знать, что произошло тогда, в ту ночь между ней и мной! Между тем прелестным созданием и мною, старым вонючим козлом! Это ты хочешь знать? Что я сказал ей тогда? Что я сделал, что она побежала на улицу сломя голову?
— О чем ты говоришь, Вадим? Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Все ты понимаешь! И я отвечу тебе. Я ни в чем не виноват! Ни в чем! И я не сделал ей ничего плохого. Я только предложил ей поехать со мной. Да, я был пьян! Я груб и не склонен выбирать выражения. Но я ничем не хотел оскорбить ее. Ничем! Я не знаю, почему она побежала. Я ни в чем не виноват! — Рыдания уже слышались в последних словах Прыгунова.
— Я ни в чем не обвиняю тебя. Я не знаю, зачем ты говоришь мне все это.