Праведник
Шрифт:
— Я искренне рад был снова встретиться с вами. Воистину незабываемый вечер.
— И такой короткий… Я бы могла пригласить вас к себе, но уже поздно… К тому же я дома одна… Только слуги…
— Да, да. Уже поздно, — теряясь, ответил он. — Я еще буду в Москве. Мы можем увидеться в другой раз.
— Конечно. В другой раз… Впрочем… Вы бы могли зайти на минуту. Вы… Вы спрашивали про моего сына. Его сейчас нет. Я бы хотела показать вам его портрет. Его сделал один довольно известный художник. Получилось неплохо. Хотя Виталику — так зовут моего сына — не понравилось что-то. Я хотела бы, чтобы вы взглянули.
— Хорошо, — согласился писатель. — Я зайду совсем ненадолго. Мне бы тоже хотелось увидеть вашего сына. Должно быть это прекрасный юноша. Он, наверное, очень похож на вас.
— Не знаю, — вздохнув, сказала графиня.
Она повернулась к двери, и слуга, стоявший здесь же, открыл ее перед ними.
Писатель проследовал в дом. Они прошли сквозь большую, похожую на парадную залу прихожую, поднялись по мраморной лестнице и очутились вскоре в совсем небольшой комнате на втором этаже. Графиня сама зажгла свет.
— Вот он, мой Виталик. Виталий Урманчеев. Мой единственный сын, — сказала она.
Эльвира Владимировна стояла перед огромным портретом, с которого смотрел на нее уже известный писателю Борину молодой человек с очень знакомыми глазами и ничем более неприметным лицом.
— Но ведь это же… — испуганно произнес Алексей Борисович.
— Что с вами? — спросила графиня.
Писатель отер со лба пот.
— Ведь это же он, — шепотом повторил Борин.
— Алексей! — вдруг в каком-то исступлении воскликнула Эльвира Владимировна.
— Вы?.. — повернулся и взглянул на нее писатель.
— Я люблю вас! Я люблю вас еще сильнее, чем раньше! Я не знаю, что происходит со мной! Но… Алексей! Едва я увидела вас тогда, на улице!.. Вы шли с какой-то молоденькой девушкой! Поверьте, это произошло совершенно случайно! Но с той самой минуты что-то случилось со мной! Жизнь моя изменилась!.. Наверное, это смешно, но это правда! Я действительно люблю вас!
— Но ведь это же он! Он! — снова взглянув на портрет, закричал писатель. — Это же он! Убийца! Маньяк!
— Господи, что вы говорите, — испуганно отшатнулась графиня.
— Этот человек — убийца! Я узнал его! Это лицо я видел тогда в темноте!
— Нет! — закричала графиня. — Нет! Этого не может быть! Я не хочу вас слушать! Господи, что это? Вы сумасшедший! Мне говорили, что вы сумасшедший!
— Это он! Он! Он! — снова в исступлении закричал Алексей Борисович, выбежал из комнаты и бросился по лестнице вниз.
Примерно через два часа после описанной выше сцены в квартире писателя Борина зазвонил телефон. Он звонил очень долго и настойчиво, пока наконец Алексей Борисович не очнулся от своих мыслей и не решился к нему подойти.
— Я слушаю, — почти спокойно произнес он.
— Это я, Алексей, — послышался в трубке голос Вадима Никитовича Прыгунова.
— Я слушаю тебя, Вадим.
— Ну, как спектакль? — с неприятной насмешкой спросил Прыгунов.
— Хороший. Спасибо тебе.
— Судя по голосу, ты не в особом восторге.
— Да нет… Все нормально. Все в порядке, Вадим.
— С трудом верится.
— У тебя что-то случилось? Ты злишься? Отчего ты так говоришь со мной?
— Я? С чего мне злиться? Тебе это показалось, писатель. У меня ведь тоже все в порядке, дружище.
— Слышу! Да, слышу! — закричал Алексей Борисович. — Кто это? Скажи, кто это?
Последовало молчание. Писателю показалось, что Прыгунов сдерживает смех.
— Алло, Вадим! Ответь, кто этот человек? Личность его установлена?
— Установлена, установлена.
— Ты можешь ответить, кто это?
— Ты хочешь знать, кто это? Я могу ответить тебе. Это Виталий Урманчеев, сын нашей несравненной графини. Ну что, писатель? Ты удивлен?
— Нет, — сказал Алексей Борисович. — Это он. Он… Он…
Писатель повесил трубку. Минут через двадцать он снова поднял ее и набрал номер Прыгунова.
— Тебе не спится, писатель? — устало спросил Прыгунов.
— Вадим, слышишь. У меня к тебе просьба. Я хочу видеть этого человека. Я хочу говорить с ним.
— Разумеется. Завтра я за тобой заеду. Ведь ты должен его опознать. Хотя особой необходимости в этом нет. Представляешь, при задержании он сумел справиться с тремя полицейскими. Но вместо того чтобы бежать, он догнал в толпе девушку и начал душить ее на глазах у всех. Теперь она в больнице в тяжелом состоянии. Говорят, ее едва удалось спасти. В общем, он пойман с поличным, и к тому же мне уже звонили с Петровки. Маньяк признался во всем.
— Вадим, я должен видеть его. Я должен встретиться с ним.
Прыгунов усмехнулся.
— Что? Неплохой сюжет для романа? Очень хороший сюжет. То-то будет история. Ладно, до завтра. Я постараюсь помочь тебе.
— Спасибо. До завтра, Вадим.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ИСПОВЕДЬ МЕТОДИЧНОГО УБИЙЦЫ
Они ехали в полицейском автомобиле по шумным и душным улицам города. Машину вел молодой сержант. Рядом с ним впереди сидел полковник полиции Саблин, позади — статский советник Прыгунов и писатель Алексей Борисович Борин. Глаза Прыгунова сверкали нездоровым блеском. Лицо его было осунувшимся и желтым, как после продолжительного запоя или болезни, однако сам Вадим Никитович был разговорчив и бодр. Лицо полковника сияло, выражая полное самодовольство. Алексей Борисович был задумчив и отрешен. Прыгунов что-то говорил ему, но писатель отвечал машинально и почти не слушал его. Не слушал он и инструкции полковника Саблина. Когда автомобиль подъехал к месту следования, писатель не заметил ни огромной толпы, собравшейся с раннего утра у здания Бутырской тюрьмы, одновременно ликующей и беснующейся и требующей немедленной расправы над преступником, ни плотного кольца едва сдерживаемых полицией журналистов, упивающихся сенсацией.
Алексей Борисович был полностью погружен в свои мысли. Он думал о предстоящей встрече, о том страшном человеке, с которым вот-вот он должен был говорить.
У входа к ним подбежал подполковник Шлюхин. Он с готовностью вскинул руку к виску и хотел доложить, но Саблин махнул рукой, и взволнованный начальник тюрьмы застыл на мгновение в нерешительности. Они миновали вход, посты, решетки, прошли по узкому, причудливо извилистому коридору и, наконец, оказались возле двери нужной им камеры, у которой стоили двое надзирателей из тюремной охраны.