Праведник
Шрифт:
— Ну где ты там, друг мой! — крикнул Вадим Никитович. — Я хочу видеть тебя! Иди же сюда скорей!
— Я здесь, Вадим, здесь, — писатель прошел в комнату следом. — Что с тобой?
— Со мной? — удивленно спросил советник. — А что?
— Ты весь мокрый…
— Мокрый? Мокрый! Так что же? Ведь на улице дождь. Теплый приятный дождь.
— Дождь? — писатель глянул в окно. Во дворе уже смеркалось, но шум дождя не унимался. — Действительно, дождь. Странно, что я не заметил, как он начался.
— Странно, странно, — улыбаясь, сказал Прыгунов. — Очень даже странно. Такой ливень. Молния. Гром. А он даже не заметил, как все это началось! Очень странно… Впрочем! —
— Нет.
— Не понимаешь! А ведь все очень просто! Тебе не нужен был дождь, и ты не пожелал заметить, как он начался! Ты сидел, мечтал, думал! У тебя в башке помаленьку выстраивался новый сюжет, этакая драма, роман или повесть, не знаю, что там еще. Потом ты думал, как все это лучше изобразить. Потом представлял, как это будет писаться, читаться и тому подобное. Затем ты, быть может, прикинул, сколько сможешь за это получить… Нет, нет, нет! Вру! Как раз об этом ты не думал! Уж это-то тебя не волнует! Это волнует нас, простых смертных, не таких гениев, как ты!.. Но, возможно, ты видел в грезах своих, как за то, что ты создал, тебя снова все любят, тебе аплодируют, носят на руках? Так? Или, может, не так? Может, я все вру? Сядь!.. Ты что-то опять неважно выглядишь, друг мой. Ты случайно не пьян?
— Нет.
— Нет? Ну так выпей, чего ж ты медлишь! Хочешь, я стану пить с тобой?
— Не хочу. Извини, Вадим.
— Жаль. Очень жаль. Однако знаешь… Я ведь пришел к тебе, чтобы рассказать одну забавную историю. Приличнейший такой анекдотец. Вот слушай. Жил был один человек. Холостой небогатый мужчина. Он был недурен собой и не глуп, но был очень, очень несчастен… И имелась у него одна страсть. Уж очень он любил поиграть на бегах. Ты ведь не играешь на бегах, Алеша?
— Не играю…
— А я вот играю. И он тоже очень любил. Но, волею судьбы или еще чего-то там, был этот игрок неудачлив… А потому все время проигрывал. Так продолжалось годы. Страсть губила его. В ней он видел причину своих несчастий (я ведь сказал тебе, он был очень несчастлив). Много раз он пробовал бросить играть, но не мог. Ничего не поделаешь — страсть. Ты вот пишешь, а он играл. Ты от страсти своей имеешь славу и деньги, а он от своей ничего не имел, да еще и терял. Понял разницу между вами? Так вот. Долго так продолжаться, конечно же, не могло. Во что бы то ни стало он решил выиграть. Однажды он пошел к гадалке. Знаешь, многие верят во всякую там ерунду? Так вот цыганка эта ему нагадала. «Семь! — сказала она. — Твоя цифра — семь! Придерживайся цифры семь — это твое число». Вот что она сказала. И он поверил, наивная душа. Он набрался терпения. Он шесть лет копил деньги, и на седьмой год, седьмого месяца, седьмого числа, в семь часов семь минут пополудни он пришел на ипподром и поставил все свои сбережения на лошадь под номером семь… И ты даже представить себе не можешь… Лошадь пришла седьмой! — Прыгунов всхлипнул, затем выдавил из себя смешок. — Тебе что, не смешно?
— Смешно, — грустно ответил писатель.
— И мне смешно. Правда, очень хорошая история?
— Хорошая… Что ты хочешь сказать, Вадим?
— Ничего! Только то, что жизнь наша устроена отвратительно! Она устроена так, что каждый в ней получает лишь то, что ему положено! Не знаю кем! Не знаю как! Но только то, что ему положено, не больше не меньше! Один движется к вершине, не думая ни о чем кроме того, что считает главным, закрывая
Писатель непонимающе посмотрел на своего гостя. Прыгунов опустил глаза, и тут же кривая, почти бессмысленная улыбка промелькнула на грязном его лице.
— Ну? Что ты скажешь теперь? — тихо спросил он.
— Знаешь, Вадим, я все думаю о том человеке, с которым я говорил в тюрьме. Об этом страшном убийце.
— Понятно, — вздохнул Прыгунов. — О ком же тебе думать еще?
— Его глаза. Они такие странные. В них пустота. В них нет никакого раскаяния. Это ужасно. Знаешь, возможно, этот человек очень тяжело болен. Его надо обследовать тщательно. У его отца была эпилепсия… Что с тобой? Ты вздрогнул? Отчего ты так смотришь на меня?
— У кого была эпилепсия? — широко раскрыв глаза, вымолвил Прыгунов.
— У графа Урманчеева. Разве ты не слышал об этом? Я говорил с его матерью два дня назад.
— Ты говорил с его матерью?
— Да. Тогда в театре… Ведь ты сам все устроил. Ты дал мне билет…
— Эпилепсия? — Прыгунов вдруг разразился страшным, истерическим хохотом. Он смеялся громко и долго, так, что из закатившихся глаз его текли слезы, а изо рта брызгала слюна. Все это время писатель, молча, удивленно смотрел на него.
— Так ты встречался с ней и так ничего и не узнал?! — подавив наконец смех, крикнул Вадим Никитович. — Ты ничего не знаешь? Боже! Может, и вправду он сумасшедший! Ты сумасшедший, Алеша! Ты воистину блаженный человек! Она ничего не сказала ему! И — о, как трудно в это поверить! — он ничего не знал и не понимал! Этот Урманчеев, этот ужасный убийца — твой сын!
— Нет! — испуганно вскрикнул писатель. — Что ты говоришь, Вадим? Господи! Что ты говоришь? Ты пьян.
— Я пьян? Я пьян и боюсь протрезветь! Урманчеев — твой сын! Твой старший сын! Прости меня, но ведь не мог ты об этом не знать!
— Мой сын? Господи! Этого не может быть! Ты лжешь, Вадим! Ты смеешься! Это глупо и жестоко! Зачем ты делаешь это?
— Не может, говоришь, быть? Да ты вспомни, прикинь, подсчитай! Да черт тебя раздери! Я столько лет любил эту женщину! Столько лет добивался ее! Она сводила меня с ума! Она погубила мою жизнь! Любовь к ней измучила, иссушила, задавила меня! Я ведь тоже мог иметь семью! Детей! Все могло бы быть по-другому! Но я даже думать не мог ни о ком больше, кроме нее! Самые красивые женщины казались мне ничтожными по сравнению с ней! Меня тошнило от каждой из них после первой же ночи! Двадцать лет я желал только ее! А она даже не хотела пускать меня на порог! Двадцать лет она презирала и отвергала меня! А этот гаденыш — твой сын! Твой и ее, слышишь! Твой и ее! Ведь ему двадцать лет, понимаешь ты! Двадцать лет!
— Двадцать лет… Мой сын… Так вот почему она так странно говорила о нем. Вот на что намекал этот журналист. Господи, что происходит? Уж не сплю ли я, Господи? Ведь этого не может быть. Ведь это сон. Сон!.. Вадим, друг мой! Я должен снова увидеть его! Помоги мне! Я должен снова увидеть его!
— Кого? Маньяка-убийцу? Ты что, не читал сегодня газет? Ах да! Тебе было не до того. Да ты ведь вообще не читаешь газет. И радио ты не слушал? Сегодня утром бывший граф Урманчеев казнен. Расстрелян в Бутырской тюрьме.