Правила Золушки
Шрифт:
Дарби застонала.
– Господи, да я же еще ничего...
– Тебя будет ждать лимузин из «Хрустальной туфельки» у главного терминала, – заторопилась Пеппер. – Там ты пробудешь до четверга. Потом забираешь Стефана и едешь домой. Прислугу я уже предупредила, так что все будет готово.
– Ты обо всем подумала, – пробормотала Дарби, все еще не веря, что согласилась на все это. Двадцать минут назад она принимала роды у кобылы. И была совершенно довольна своей жизнью. А сейчас? Она подумала о том, что ее там ждет, и была уверена, что это будет мерзко.
– В четверг вечером будет благотворительная вечеринка, потом до конца недели – полегче. В пятницу будут ежегодные Бельмонтские скачки в Фо-Стоунс. Папа обещал вернуться в воскресенье, так что он встретит тебя где-то в полдень до того, как начнется гонка. Дальше можешь сваливать. По-любому, тебя не будет всего неделю. Это правда несложно.
Дарби почти ее не слушала. Прошло так много времени с тех пор, как она последний раз, в 1999 году, летала на самолете, что она позабыла, как это на самом деле ненавистно. Одна лишь мысль о самолете перекрывала все, что ей надо было сделать, – не важно, что отца там не будет и сколько это займет времени.
– На самом деле ты просишь у меня гораздо больше, чем просто неделю моего времени, – спокойно сказала Дарби.
По мнению ее сестры, это прозвучало более чем скромно.
– Я знаю, – ответила та. – Я знаю, что сваливаю все это на тебя. И знаю, что ты обо мне печешься. Но, честно, Дар-Дар, со мной будет все в порядке. Понимаю, что это звучит неубедительно, но я действительно собираюсь все изменить. Вот увидишь. – Она рассмеялась. – Забавно, какие мы разные, а все-таки, знаешь, мы сейчас живем так, как нам и хотелось. Я – в Вашингтоне, кручусь с отцом, ты – ведешь хозяйство на ранчо. Иногда мне не верится, что у нас одни и те же родители. Ты больше похожа на мать.
Пеппер была права. Мама не родилась в рубашке, как отец. Лорел Стоктон и понятия не имела, во что превратится ее жизнь, когда великий Пол Ландон Третий ошарашил всех, влюбившись в свою проводницу во время поездки по Монтане. Дарби очень рано осознала, что мама – единственный хороший человек в ее жизни, полной недоброжелательства и обмана. По крайней мере, ей всегда так казалось. Мама, единственная из всех, поняла, что Дарби с ее ухватками девчонки-сорванца там не место. Она пыталась объяснить дочери, что быть другой не значит быть плохой. И послужила причиной разрыва Дарби с отцом.
Дарби ощутила себя опустошенной после смерти матери от рака груди. Отец тогда в печали отгородился от всего мира. Он даже не пытался ее понять. Никто не пытался. Кроме деда Стоктона. Он не забыл про свою маленькую внучку, так похожую на его дочь. Таким образом, ей повезло уехать прочь от нескончаемой череды нянечек, частных уроков и лекций по этикету.
Но даже тогда, в одиннадцать лет, она не смогла забыть Пеппер. Это было самое трудное. Уехать оттуда означало спасти себя, и уже потом, позднее, она стала относиться к Пеппер, как мать относилась к ней самой и как должна была бы относиться к ним обеим.
– Я меняюсь, Дарби. Понимаю, ты этого не замечаешь, но так оно и есть. Ненавижу, когда вы с папой оба на меня злитесь. – Она вздохнула, потом очень искренне сказала: – Клянусь, Дарби, это в последний раз.
Та рассмеялась, пытаясь не обращать внимания на неприятный холодок.
– Это такая ложь.
Пеппер тоже засмеялась, затем вздохнула.
– Возможно, и нет. Но я хочу, чтобы это было правдой. Я тебе многим обязана. И буду обязана еще больше за это, – быстро добавила она, услышав, как фыркнула Дарби. – Что угодно, когда угодно, клянусь тебе, я сделаю все возможное.
Дарби и представить себе не могла, что можно попросить у сестры. Но проверить ее она бы не отказалась. Так, может быть, будет лучше для самой Пеппер. Прямо сейчас, глядя на загоны и изгороди, Дарби поняла, что здесь Пеппер не сможет сделать ничего полезного, ничего действительно нужного. Для нее вычищать грязь из-под ногтей было все равно, что для Дарби красить ногти.
Но немножко помучить ее следовало. Все-таки у нее будет хоть одно развлечение от всей этой сделки.
– Великолепно. Я приглашаю тебя приехать сюда в следующий сезон и помочь мне принимать роды у лошадей.
Было отчетливо слышно, как у Пеппер перехватило дыхание, потом она выдавила:
– Какие вопросы. Ты только... э... дай мне знать.
– Вполне возможно, так и будет, – ответила Дарби, представив сестру за такой работой, по сравнению с которой грязь под ногтями – просто ерунда.
Итак, теперь у нее три дня на подготовку к поездке, потом – на восток. Остался лишь один вопрос. Хотя на самом деле было еще много вопросов. Но на этот Пеппер ответить могла.
– Кто спонсирует поездку в «Хрустальную туфельку»?
– Паоло, – ответила Пеппер. Потом со смешком добавила: – Он думает, эти деньги помогут его команде выйти в плей-офф.
Затем в трубке послышался низкий мужской голос, сексуальный и зовущий. Раздался приглушенный визг, какая-то возня, потом Пеппер прошептала:
– Мне надо идти. Спасибо, Дарби!
Не переставая улыбаться, Дарби покачала головой. Пеппер, видимо, тоже еще какое-то время будет улыбаться, если Дарби не ошиблась насчет второго мужского голоса. Она вздохнула с завистью.
– А еще говорят, в спорте нельзя никого подкупить.
Все еще улыбаясь, она пошла назад к конюшне, чтобы позаботиться о новорожденном жеребенке и поговорить с Таггером о своем скором отъезде.
Три дня и пять часов спустя всякая способность улыбаться была утрачена: с лицом, белым как мел, и с побелевшими от напряжения пальцами она ступила из самолета на твердую землю. Больше всего в жизни она ненавидела летать на самолетах. Она презирала свой страх. Дарби вспомнила об этом, только когда самолет оторвался от земли. В ту же секунду желудок скрутило в тугой узел. Когда на высоте тридцати тысяч футов ее рвало в бумажный пакет, Дарби мечтала, чтобы самая ужасная южноамериканская лихорадка поразила ее сестру. Вот это была бы справедливость.