Правильно ли мы говорим?
Шрифт:
В наше время слово «санаторий» успешно вытесняется словом «здравница», а «геликоптер» уже уступил место «вертолету».
Сейчас мы являемся свидетелями того, как слово «водитель» борется со словом «шофёр»... Надо думать, что «водитель» победит и войдет в нашу речь так же, как некогда вошел «вагоновожатый» (слово довольно громоздкое, но всем предельно понятное). На примере слова «лозунг», ныне повсеместно замененного словом «призыв», мы видим, что иностранное слово, иногда весьма распространенное, по ненужное, может быть быстро и успешно заменено русским равнозначащим.
Вывод. Введение
Ненужные иностранные слова — вид засорения русского языка...
Мы за слова «электричество» и «радио», но против слов «фрыштыкать» и «пролонгировать»...
* * *
А теперь — об одной любопытной эволюции слова.
«Автомобиль» — «мотор» — «машина»...
Собственно говоря, «официально» никакой словесной эволюции нет: «автомобиль» (от греческого «аутос» — «сам» и латинского «мобилис» — «движущийся», то есть «самоход»), получивший свое наименование при рождении в конце прошлого века, до сих пор называется «автомобилем». (Правда в производных словах это название для удобства сокращено до «авто»: «автодело», «автодеталь», «автолюбитель», «автогонки» и т. д.)
Но рядом с этим названием вскоре (в начале XX века) появилось другое: в разговоре, в быту всё чаще стало звучать слово «мотор»...
Люди старшего поколения должны хорошо помнить это. Прокатные автомобили, ездившие по определенной таксе, официально так и назывались: «таксомоторы». Это слово опять-таки наша скороречь сократила до «такси» (слово существует до настоящего времени). Сохранилось воспоминание о «моторе» и в словосочетании «таксомоторный парк».
В газетах в начале XX века писали: «Лошадь испугалась мотора и понесла», «собака попала под мотор», — и все понимали, что это произошло на улице и речь идет не о заводском моторе, а об автомобиле. На сцене шел фарс «Мотор любви».
Однако слово «мотор» (для определения автомобиля) постепенно стало забываться: его вытеснило странное по неопределенности слово «машина»... Это само по себе удивительно. Ведь XX век — век машин. Если в середине
XIX века, когда появилось железнодорожное сообщение, вместо «приехать на поезде» кое-кто говорил «приехать на машине, то непонятно, почему рядом со «швейной машиной», «пишущей машинкой» и сотнями других машин возникло слово «машина» как синоним автомобиля. А между тем так именно и произошло...
Почему автомобиль — название довольно длинное и не для всех понятное — не превратился, по аналогии с «аэропланом», ставшим «самолетом», в «самоход», «самовоз» или «самокат»?
Непопятно.
Итак, «автомобиль — мотор» стал называться «машиной». Мы говорим: «Я приехал на машине», «у него своя машина», «персональная машина», «служебная машина», — и всем ясно, о чем идет речь. Вызывая такси, вы не говорите: «Можно получить автомобиль?», а «Можно получить машину?» И слышите в ответ: «Вам легковую или грузовую?» Впрочем, за самое последнее время, у слова «машина» появились «соперники» — марки автомобилей. Всё чаще и чаще слышишь: «К вам выходит "Победа"», «он приехал на "Волге"», «у него свой "Москвич"», —
Видимо, это показатель и следствие того, что «машин» появилось очень много и что они прочно вошли в быт...
А что произошло с названиями других средств сообщения?
Здесь сказалась техническая революция: «век пара» сменился «веком электричества», а последний стоит на пороге перехода в «век атома». «Паровоз» (первоначально «локомотив») сменился «тепловозом» и «электровозом» — в просторечии «электричкой»... На очереди «атомовоз».
Ту же эволюцию проделывает «пароход», ставший «теплоходом» и «электроходом» и становящийся «атомоходом».
Любопытно отметить, что при своем рождении пароход носил в России название «пироскаф», а «пароходом» назывался... паровоз! Об этом очень ясно поется в «Попутной песне» М. И. Глинки на слова Н. В. Кукольника, где первая строка, повествуя о железной дороге, сообщает:
«Дым столбом кипит, дымится пароход...»
Однако вскоре слово «пароход» ушло с железной дороги и «перешло па воду».
Таковы иногда приключения слов!
* * *
До сих пор мы говорили о ненужном употреблении иностранных слов. Теперь поговорим о неправильном их применении.
Происходит это оттого, что говорящему самому не ясен смысл слова и он, руководствуясь случайным звуковым сходством с совершенно другим словом родного языка, начинает употреблять иностранное слово в совершенно ином значении, то есть абсолютно неправильно.
Интересный пример такого неправильного употребления иностранного слова в русском языке дает В. И. Ленин в заметке «Образованные депутаты», напечатанной в «Правде» 23 апреля 1913 года. Поводом для заметки явилась речь депутата-октябриста Люца, заявившего в государственной Думе, что депутаты-большевики «стремятся будировать чувства рабочих для того, чтобы их поднять на какие-нибудь эксцессы».
Владимир Ильич писал: «Французское слово "bouder", передаваемое русским "будировать", означает — сердиться, дуться. А г. Люц, очевидно, производит это слово от "будоражить", или, может быть, "возбудить". Как смеялись г.г. буржуазные депутаты и буржуазная пресса, когда в 1-ой Думе один крестьянин употребил слово "прерогативы" в смысле "рогатки"! А между тем ошибка была тем простительнее, что разные "прерогативы" (т. е. исключительные права) господствующих являются, на самом деле, — рогатками для русской жизни. Но образованность г. Люца не "возбудировала" смеха его образованных друзей и их печати». ^1
К этому же вопросу — неправильному употреблению иностранных слов — и к примеру со словом «будировать» Ленин еще раз возвращается в начале 1920 года в заметке «Об очистке русского языка», в которой он пишет: «Перенимать французски-нижегородское словоупотребление значит перенимать худшее от худших представителей русского помещичьего класса, который по-французски учился, но, во- первых не доучился, а во-вторых, коверкал русский язык». ^2
Когда-то слово «будировать» понималось у нас правильно. Так, Ф. М. Достоевский в романе «Братья Карамазовы» устами черта говорит Ивану Федоровичу: «Возьми