Правильный ход
Шрифт:
— Мне насрать, как это выглядит. Чем вы двое занимаетесь, не мое дело, но Милли уезжает меньше чем через два месяца.
Я замолкаю на полуслове. — Какого черта все чувствуют необходимость постоянно напоминать мне об этом?
— Потому что я забочусь о тебе.
— Ну, ты не обязан этого делать. Я спал там только потому, что твоя храпящая задница занимала всю мою кровать.
На его губах появляется улыбка.
— Я серьезно, Монти. Пожалуйста, не трать свое время на речи чрезмерно заботливого отца. В этом нет необходимости.
Он поднимает руки вверх. — Это не
— Иисус, я знаю это, хорошо?
— Позволь мне закончить, — говорит он. — У Миллер есть жизнь, к которой она возвращается, жизнь, ради которой она надрывала задницу. Вы двое взрослые люди. Чем бы ты ни занимался в свободное время, это касается вас двоих, но я прошу — нет, я говорю тебе, если наступит момент, когда ты захочешь попросить ее не остаться, — сначала поговори со мной.
Какого черта? Я бы никогда не попросил ее об этом. Я знаю, что значит для нее это лето. Прошлой ночью, когда она дала мне время прервать наш поцелуй, она ясно дала понять, что она просто пройдет мимо. Ее ждет мечта всей ее жизни.
— Все совсем не так.
Монти пожимает плечами. — Просто имей это в виду. Приходи ко мне, если это изменится для тебя.
Глава 18
Миллер
Вайолет: Не хочу быть придирчивой, но, пожалуйста, скажи мне, что ты готовила выпечку. У тебя есть пять недель, пока рецепты не попадут в журнал.
Миллер: Начинаю с сегодняшнего дня.
Вайолет: Начинаешь?!
Смазывая сотейник сливочным маслом, я убавляю огонь на плите с одной конфоркой. Удобно иметь мини-кухню в моем фургоне, но пламя немного неравномерное, сковорода нагревается с разной скоростью, поэтому, мне приходится работать медленно, когда я экспериментирую в своем маленьком домике на колесах.
Мы вернулись в Чикаго на несколько дней, как раз вовремя, чтобы ощутить первую летнюю жару в городе. Только на прошлой неделе было влажно и шел дождь, но сейчас погода совсем поменяла свое направление, а в фургоне душно, как в печке. Но у меня нет особого выбора, кроме как приступить к разработке этих рецептов, особенно в те редкие моменты, когда у Кая бывает выходной от бейсбола, как сегодня.
С Максом легко, и дело не в том, что я не могу работать, пока он бодрствует а я наблюдаю за ним, просто я не хочу. Мне нравится проводить с ним время, и я бы предпочла сосредоточиться на нашем совместном времяпрепровождении, чем переживать из-за своей бесконечной череды неудач на кухне.
Помешивая масло в сковороде, я наблюдаю, как оно тает, когда от стука в дверь сотрясается вся моя машина.
Что за черт?
Кай ни разу не входил сюда. Он пишет мне сообщение, когда выходит из дома и просит зайти внутрь, чтобы присмотреть за его сыном, и я не могу придумать никакой причины, по которой он мог бы быть здесь, кроме…
— С Максом все в порядке?
Я говорю торопливо, в
— Он в порядке, — тихо говорит Кай, держа в руке радионяню. — Он решил немного вздремнуть.
Мой выдох наполнен облегчением — новое для меня чувство. Я никогда не была привязана настолько, чтобы беспокоиться о благополучии другого человека, но знание того, что его мама не хотела быть в его жизни, пробудило во мне желание защитить его.
Кай стоит снаружи, его босые ноги ступают по бетонной дорожке, ведущей от его дома ко мне. Свободная белая футболка, шорты, подчеркивающие стройность его ног. Кепка задом наперед с этими чертовыми очками. И эта улыбка, самодовольная и милая — новый образ для питчера.
— Что за агрессивный стук? — Спрашиваю я.
— Это не было агрессивно. Это было нормально. Ты просто живешь в гребаной машине. Я едва коснулся двери, и она покачнулась.
Я приподнимаю бровь, на моих губах появляется хитрая улыбка. — Я знаю что фургон раскачивается. Тебе стоит как-нибудь зайти и попробовать.
Он бросает на меня равнодушный взгляд. — Пожалуйста, прекрати говорить.
Внимание Кая падает на мою грудь и живот, напоминая мне, что на мне только топ и брюки, тонкие и свободные, которые не касаются кожи в эту богом забытую жару.
Я ничего не скрываю. Вместо этого я небрежно кладу руку на подголовник пассажирского сиденья, только выставляя себя на его обозрение еще больше, позволяя ему смотреть, потому что он так этого не хочет.
— Чем я могу вам помочь?
Кай протягивает пару "Корон". — Принес тебе твой любимый утренний напиток.
— Сейчас 10 утра.
— Для тебя слишком поздно?
Посмеиваясь, я беру у него одну. — Не совсем.
— Можно мне войти?
Мой фургон предназначен для одного. Этот фургон меньше бейсболиста ростом 6 футов 4 дюйма. У меня есть кровать, мини-кухня и ящик из-под молока, который я использую как сиденье или для хранения вещей в зависимости ото дня.
— Я не уверена, куда пристроится твое здоровенное тело, но ладно.
— Кровать вполне подойдёт. Кай наклоняет голову, заходя в мое пространство. Ему приходится полностью согнуться пополам, чтобы сделать два шага до моего матраса, где он и ложится, свесив с края свои длинные конечности.
— Ты прав, — говорю я, поднося пиво к губам. — Моя кровать подходит очень хорошо.
Он хихикает, опираясь на локоть и скрестив лодыжки, пока держит монитор, на котором мы оба видим Макса, спящего в доме.
Кай сегодня выглядит беззаботно. Возможно, это из-за выходного дня на поле. Возможно, из-за алкоголя, которым он позволяет себе наслаждаться. Может быть, это единственное время, которое он проводит со своим сыном, но я, кажется, не могу оторвать от него глаз.
— У тебя масло подгорает.
Что ж, эти слова помогут.
— Дерьмо.
Я снимаю кастрюлю с огня, когда фургон наполняется отчетливым запахом. — Перестань отвлекать меня, прекрасно выглядя на моей кровати, пока я пытаюсь работать. Я не сжигала масло с детства.