Правильный ход
Шрифт:
— Итак, что дальше?
Он небрежно откидывается на стойку, скрестив лодыжки. — После твоего интервью для Food & Wine”.
Что дальше? Я еще не думала так далеко.
Всю свою жизнь я преуспевала в достижениях. Питчер американского софтбола в старших классах. Проверьте. Лучшая в классе кулинарной школы. Проверьте. Названа выдающейся, получив высшую награду в своей отрасли. Проверьте.
Итак, что происходит после того, как больше не остается галочек для поиска?
— Я… я не знаю.
— Твой долг будет возвращен?
—
— Несуществующий долг, перед Монти за то, что он удочерил тебя. Это то, что ты имела в виду в Майами, верно? Ты чувствуешь себя в долгу перед ним за то, чем он пожертвовал ради тебя.
Ради всего святого. Это свойственно для мужчин постарше? Для родителей-одиночек? Или я настолько очевиден?
— Я не такой тупой, Миллер. Ты любишь его, но тебя никогда нет рядом. Поэтому ты держался подальше? Потому что чувствуешь себя виноватой?
— Ты не можешь быть таким зрелым и интуитивным хотя бы на две секунды?
Он сдвигается, подходя ближе. — Миллер…
Я поднимаю руки, чтобы остановить его. — Я просто… после всего, что он для меня сделал, он заслуживает жить той жизнью, которую упустил.
Брови Кая сводятся. — Жизнь, которую он упустил? Он скучает по тебе.
— Не говори так.
— Это правда. Раньше он никогда не говорил тебе. Ты знала это? Мы с ним близки, а я думал, что ты ребенок. Я думаю, он так сильно скучал по тебе, что ему было больно вспоминать о тебе. А теперь? За те недели, что тебя нет рядом, он не затыкался. Он сияет, как гребенная ёлка На Рождество. Тут не за что чувствовать себя виноватым.
Я не отвечаю, потому что мне не обязательно вести с ним этот разговор. Я не хочу вести этот разговор ни с кем, включая себя.
Он вздыхает, чувствуя себя побежденным. — Кухня в твоём распоряжении, пока ты здесь. Придумай свои рецепты. Научись готовить чтоб твое масло не подгорало, как у новичка.
— Заткнись, — смеюсь я, позволяя напряжению рассеяться.
— Но, Миллер, у нас возникнут реальные проблемы, если эта статья и награда из-за которых ты так переживаешь, вызваны каким-то неуместным чувством вины. Как будто ты в долгу перед своим отцом за то, что он сделал, и думаешь, что можешь отплатить ему похвалами.
— Я просто хочу, чтобы он гордился мной. В конце концов, он заслуживает впечатляющую дочь.
— Есть, как минимум, один человек, который тобой гордится. — Он улыбнулся. — Я.
Я закатываю глаза. — Ты ненавидел меня еще пять дней назад.
— Это преувеличение.
— Извини, шесть дней назад.
— Ты меня напугала.
— Да, — смеюсь я. — Поняла.
— Нет. Я имею в виду, ты сразу понравилась Максу. Это меня взбесило. Я беспокоюсь о том, что он может привязаться.
Подождите. Что?
Я подумала, что поначалу Кая пугало то, как я высказывала свое мнение, или отсутствие опыта ухода за детьми. Мне ни разу не показалось, что он беспокоился о том, что я общаюсь с его сыном.
— Первое, что произошло в жизни Макса, — то, что ушла женщина, которая должна была его любить. Я не хочу, чтобы он привык
— Но я уеду.
— Так ты и сказала. — Он смиренно выдыхает. — Мы разберемся с этим, когда доберемся туда. На данный момент я хочу, чтобы он получал как можно больше удовольствия от поездок с командой, и я думаю, что ты — ключ к этому. Он счастлив. С тобой он в безопасности. С остальным мы разберемся в сентябре.
Мы разберемся с этим. Мы разберемся. Не только Макс.
Его рука лежит на стойке прямо рядом со мной, когда он опирается на свои ладони, и я инстинктивно накрываю ее своей. Кай обхватывает большим пальцем мои пальцы, мягко поглаживая кожу там.
— Почему ты так мил со мной?
Он не смотрит на меня, только пялится на наши руки. — Я ни хрена не понимаю, Милли.
Господи.
Трахните меня, каждый раз, когда он произносит это имя, оно еще больше проникает в мои вены, еще больше разбивает мое сердце.
Кай нависает надо мной, его льдисто-голубые глаза останавливаются на мне, прежде чем они опускаются на мои губы. Я хочу сбить с него эту бейсболку, провести руками по его волосам, просто чтобы вспомнить, каково это.
— Почему ты пялишься на мои губы?
— Я этого не делал. — говорит он, глядя прямо на них.
— Ты попытаешься поцеловать меня снова, папочка-бейсболист? Я думала, это не обсуждается.
Он моргает, увеличивая расстояние между нами. — Так и есть.
— О Боже мой, Кай. Ты собирался нарушить свое собственное правило и поцеловать меня!
— Нет, Миллер, не собирался.
— Я думала, что теперь я Миллс ?
Он качает головой. — Ты все разрушаешь. Ты знаешь это?
Я не могу скрыть улыбку, мне хочется подразнить его за это.
— Как сильно ты ненавидишь себя за то, что хочешь поцеловать меня?
Уперев руки в бедра, Кай в отчаянии запрокидывает голову, глядя в потолок.
— Поверь мне, если я когда-нибудь поцелую тебя снова, это будет моим последним средством заставить тебя замолчать.
— Хорошо, тогда я продолжу говорить.
Он стреляет в меня кинжалами.
— Мне нравится, как сильно ты ненавидишь то, что тебя влечет ко мне.
Кай закатывает глаза. — Да, ты и я…
Начинает загораться радионяня, и из динамика доносится крик Макса.
Кай направляется в комнату своего сына, но прежде чем он успевает уйти, я кладу руку ему на грудь, чтобы остановить его. — Я уложу его.
— Но сегодня у тебя выходной.
Я пожимаю плечами. — Мне не нужен выходной. Я оставлю тебя сидеть и терзаться из-за того факта, что ты собирался снова поцеловать дочь своего тренера. — я направляюсь в комнату Макса, но говорю ему ещё кое-что, чтобы он знал, что его влечение не одностороннее. — И прикрой свои бедра. Мы здесь профессионалы. Технически, я работаю на тебя, и я даже не знала, что у меня слабость к мужским ногам, пока не появился ты со всей этой татуированной кожей и поджарыми мышцами.