Правило левой ноги
Шрифт:
Сержант сдвинул белобрысые брови.
– Так вы, значит, его знакомый? – Он сощурил ехидный глаз. – Ну так вот, гражданин знакомый, лишних мест в машине ровно на одного. Если вы желаете поменяться с этим вашим лауреатом конкурса, то, пожалуйста, залазьте в машину. Так и быть, до обезьянника довезем.
Локоть, ясно, поменяться не пожелал. А дождавшись, когда синие «жигули» с милицейскими служебными номерами удалятся на приличное расстояние, быстро вынул из кармана мобильник.
Глава 16. Встреча после долгой разлуки (продолжение)
– Значит,
Петушок глядел на него, жадно вслушиваясь в каждое слово. Гребешок его мелко вздрагивал, клюв раскрылся, глаза блестели.
– Ну я, вижу такое дело, – подмигнул петушку хозяин, – и огородами, огородами и до моря. Дал на лапу золотишка контрабандистам, и они меня с вечерней фелюгой переправили к берегам Гранады. Думал, снова заживу там привольно, как мы жили с тобой когда-то, только вышла мне Испания боком.
– То есть как это? – вскричал петушок. – Страна Сервантеса и Лопе де Веги, страна фламенко и кастаньет – и боком?
– Именно, – ответил старик. – Эта мымра, шамаханская-то царица, она тоже оказалась в Гранаде. Я тогда при мавританском царе состоял на должности звездочета. И вот является ко мне эта бестия и натурально ведет шантаж. Если, говорит, не откроешь мне секрет своего бессмертия, я тебя сдаю с потрохами в местный филиал Интерпола: ты объявлен в международный розыск по делу об убийстве Дадона.
– Вот ведь дурища! Какое бессмертие, если трубочку-то у нас тю-тю!
– Да, тю-тю, но она ж не знала, что без трубочки не то что бессмертия, корки хлебной не получишь задаром.
– И что дальше?
– А дальше что! Я для виду пошептал ей на ухо какую-то заумную тарабарщину, дал попробовать укропной воды и сказал, что готово дело. То есть, якобы, она обессмерчена. Шамаханиха мне сразу поверила и сейчас же, не сходя с места, вдруг потребовала не больше не меньше как испанскую корону себе на голову. В общем, вроде как из грязи да в князи. Мне не жалко, будь ты хоть Папой Римским, все равно это одни лишь слова. Благословил я, в общем, ее на царство, объявил владыкой всея Испании и отправил прямиком в тронный зал, благо был он этажом выше. Сам же быстро на коня и до моря. Сел на первое попавшееся суденышко и навеки распрощался с Гранадой.
– Да уж, хитрая штука жизнь, – покачал головой петух. – Ну а после ты подался в пустыню рыть колодцы и ухаживать за верблюдами…
– Если бы, – ответил старик Потапыч. – Эти «добрые» морские ребята, те, что взяли меня на судно, оказались шайкой морских разбойников, наживавшихся на таких, как я, одиноких беглецах и скитальцах. Меня продали в турецкое рабство, я бежал, странствовал по Европе, участвовал в Крестьянской войне, во время Нидерландской революции защищал от испанцев Лейден, перебрался через океан в Новый свет, встал на сторону свободолюбивых индейцев, выступал за отмену рабства – чего только не было в моей жизни. Как-то, сидя на необитаемом острове, рискнул даже заняться писательством. – Старик Потапыч улыбнулся смущенно. – Записал на бумаге кое-какие сведения о Вселенной, о родном моем созвездии Ориона, о планете, на которой родился, о чудесном монокуляре, о саквояже… Так, ни для кого, для себя – чтобы оживить память. Потом записи куда-то пропали, и мне все некогда их было восстановить – и некогда, и, в общем-то, незачем…
Старик погладил свою тыквенную головушку.
– Ну а здесь, в России, в этой северной холодной стране, здесь-то ты проклюнулся с какой стати? – Петушок лукаво сощурился. – Снова вспомнил убиенного царя-батюшку и решил искупить вину?
– Хочешь честно? – Старик помедлил, затем ровным голосом произнес: – Я вернулся сюда за монокуляром.
– Как вернулся? Он же… его же… – Пришла очередь удивляться птице. – То есть ты мне хочешь сказать, что его у нас тогда не похитили?
– Нет, дружок, монокуляр не похитили. Я его убрал в саквояж, перевел на автономный режим, и трубочка до поры до времени должна была меня дожидаться в надежном месте.
– Должна была,– повторил хозяин с едва заметной досадой в голосе, – вот только место за время моей долгой отлучки, видать, утратило свою былую надежность, и трубочка подалась в бега.
– И ты молчал? – возмутилась птица. Гребешок ее дрожал от обиды. – Спрятал трубку и не сказал об этом лучшему своему другу?
– Я не мог, – ответил старик Потапыч. – Ты бы стал меня отговаривать, и я поддался бы на твои уговоры.
– Но зачем? Скажи мне: зачем?
В петушиной голове не укладывалось, как так можно, пребывая в здравом уме, добровольно отказаться от трубки, их кормилицы и палочки-выручалочки.
– Понимаешь, это было нечестно, – попробовал объяснить хозяин. – Обладая таким преимуществом, как моя чудесная трубка, очень просто учить других, мол, живите честно и справедливо. Надо было с ними сравняться, сотню лет пожить, как они, испытать на собственной коже все удары и уколы судьбы. И потом, чем дольше я жил, тем сильнее убеждался на опыте – никакой монокуляр не поможет переделать человека и человечество, если люди не приложат усилие и не попробуют это сделать сами. Никакими на свете пряниками в царство справедливости не заманишь. Точно так же, как на чужих костях не построишь справедливое будущее.
– И когда ты убедился в обратном, нахлебавшись супа из топора, то вернулся сюда за трубкой.
– Нет, не так – не ради себя. Я подумал – почему бы и нет? Ведь бывают же особые обстоятельства – например, осада или блокада, – когда чудо просто необходимо, чтобы человек выжил. Поэтому я за ней и вернулся…
Хозяин опустил голову. Потом резко ее поднял.
– Слушай, цыпа, – старик Потапыч подозрительно посмотрел на птицу, – скажи честно, как ты меня нашел? Существует лишь единственный способ отыскать меня в подсолнечном мире – это мой чудесный монокуляр. Неужели ты его отыскал?
– Ну, вообще-то, – просиял петушок, – есть еще и паспортные столы. Но ты, хозяин, угадал правильно. Да, мне помогла твоя трубка, – его улыбка моментально погасла, – которой у меня больше нет.
– О великое созвездие Ориона! – воскликнул старик Потапыч. – Найти мой драгоценный монокуляр, чтобы сразу же его потерять!
– Я ее не терял, хозяин. Ее у меня отобрали силой, – тихим голосом сказал петушок.
– Кто же этот грубиян и мерзавец, посмевший ее у тебя отнять?!
– Некто Лобов, хам и эксплуататор, он работает сантехником в жилконторе. Я на этого несчастного Лобова десять лет уже пашу, как бульдозер.