Правитель Аляски
Шрифт:
«Там, — подумал Резанов, — эта похожая на дикий цветок девушка могла бы стать первой красавицей». Вслух он сказал иное:
— Придворные балы, сеньорита, не такое уж весёлое зрелище. На завсегдатаев они навевают скуку. Но для впервые выходящих в свет дам это, безусловно, лучший повод продемонстрировать своё положение, наряды, драгоценности. Этот мир полон скрытого соперничества, интриг, и случается, что именно там, на дворцовых балах и приёмах, плетутся тайные нити заговоров, меняющих ход истории...
На эту тему Резанов мог говорить долго, но он
Он говорил с лёгкой иронией, но Кончите не уловила её, а услышала в его рассказе лишь то, что хотела услышать.
— Вы такой счастливый человек, что имеете возможность жить в этом мире, — с глубоким вздохом сказала она.
— Но, по-моему, и вы здесь, в Калифорнии, живете совсем неплохо, — протестующе ответил Резанов. — Ваша жизнь естественна, тут прекрасный климат, плодородные почвы, чудесная природа. Вас окружают люди, которые любят вас...
— О да, — с оттенком горечи ответила Кончите, — иногда я думаю, что я и умру на этой земле, не увидев более ничего... Да, конечно, сеньор Резанов, прекрасная земля, в достатке хлеба, в изобилии скота, а что ещё? Скажите, что же здесь есть ещё и какое может быть настроение живущей здесь девушки, если она чувствует, что достойна какой-то иной жизни?
Поражённый этим страстным признанием, Резанов внимательно посмотрел на неё. В бездонных глазах Кончиты он увидел, что характером и чувствами она взрослее своих пятнадцати лет.
— Идёмте в дом, Конча, — просто сказал он. — Я боюсь, как бы вы не простыли.
Она с благодарностью сжала его руку.
— Спасибо вам за рассказ, сеньор Резанов, и простите, что он навеял на меня грусть. Это пройдёт. Давайте веселиться!
Резанов начинал понимать, какие мысли пробудила в ней их нечаянная встреча.
С этого вечера те новые отношения, которые возникли между Резановым и Кончитой, продолжали развиваться. Прогуливаясь на следующий день верхом по пышно зеленеющим окрестным лугам, Резанов набрал букет полевых цветов — ромашек, васильков, лютиков. На обратном пути он завернул к комендантскому дому и преподнёс букет Кончите.
— Эти цветы, сеньорита, напомнили мне о моей родине.
— Как это мило, — вспыхнула девушка. — Я чувствую, вы очень скучаете по ней.
— Теперь — да. Собирая цветы, я вспомнил, что в моей стране девушки обычно плетут из них венки и украшают ими головы. Ещё недавно я собирался отправиться по делам компании в юго-восточные страны, в Батавию, Манилу, чтобы установить торговые отношения с тамошними купцами. Но вижу, что не смогу. Слишком истосковался по России. Да есть и дела, связанные с нашими американскими колониями, которые надо срочно решать в Петербурге.
— Простите меня, сеньор Резанов. Я не стала бы вмешиваться в ваши дела, но... слухи здесь расходятся так быстро... Луис обмолвился, что вы договаривались с монахами о покупке хлеба для ваших
Резанов внимательно посмотрел на Кончиту. Она поставила цветы в белую фаянсовую вазу и старательно расправляла стебли, делая вид, что очень увлечена этим занятием. Резанов вдруг подумал, что в случае торговых затруднений Кончита, бесспорно имеющая большое влияние на родителей, сможет оказать ему поддержку.
— Я бы не хотел, Кончита, чтобы вы забивали свою хорошенькую головку моими скучными делами, но этот вопрос действительно очень важен для меня. Там, на севере, хлеб не растёт. Недостаток продуктов сказывается на здоровье людей.
Кончита подняла на него свои прекрасные глаза, и по тому, как серьёзен был её взгляд, Резанов понял: она догадалась, что он не договаривает и в чём-то смягчает действительное положение дел.
— Я постараюсь, сеньор, чтобы просьба ваша была удовлетворена.
Она сказала это просто и уверенно, как королева, знающая силу своих слов.
Сан-Франциско,
10 апреля 1806 года
К исходу второй недели пребывания в Сан-Франциско из Монтерея наконец прибыли комендант крепости и губернатор Калифорнии. Появление кортежа всадников было встречено салютом крепостных орудий, и Резанов немедленно послал в форт курьера с поздравлением по случаю приезда.
Однако встретиться с уставшим от верховой езды доном Хосе Нурьега де ла Гарра, как звали губернатора, он смог лишь на следующий день. Встрече этой предшествовало событие, насторожившее искушённого в вопросах протокола камергера российского двора: вместо ожидаемого письменного приглашения от губернатора около полудня на судно прибыли два миссионера, передавшие устное приглашение пожаловать в крепость на обед к коменданту.
— Как же можно! — с недоумением отвечал Резанов. — У него теперь гостит губернатор, и мы ещё не представлены друг другу. Простите, но принять это приглашение значило бы нарушить все протокольные нормы.
— Ваша светлость, — искренне удивился дон Педро, лоснящееся лицо которого говорило о том, что святой отец весьма неравнодушен к чревоугодию, — мы здесь люди простые. И если вас приглашает комендант, это значит, что приглашает и губернатор, и оба они уже облачились в парадные мундиры, чтобы оказать вашей светлости подобающую честь.
— Раз так, то я поеду, — уступил Резанов. — Но, право, всё это как-то странно. Почему же они не прислали для приглашения офицера?
— Вот те на! — искренне удивился монах. — Да чем же мы, слуги Господа, хуже офицеров?
О протоколе, решил Резанов, здесь, видимо, свои понятия. Он более не колебался и, натянув парадный мундир с широкой орденской лентой через плечо, отправился в сопровождении монахов в путь.
Дорогой у него появилась ещё одна причина насторожиться. Он спросил, не интересовались ли святые отцы насчёт дозволения о продаже хлеба.