Право безумной ночи
Шрифт:
— Ну что, с богом!
Они что-то делают вокруг Матвея, отключают какие-то аппараты, а я смотрю на него и думаю только об одном: главное, чтобы задышал сам, чтобы открыл глаза и узнал меня. А там уж разберемся, что и как делать.
— Дышит, пульс в норме.
Семеныч напряженно всматривается в лицо Матвея, а я подхожу к кровати, сажусь на краешек и беру его ладонь — такая горячая! Матвей стонет и открывает глаз. Взгляд далекий, но он возвращается и снова стонет, и я не могу этого вынести, потому что сейчас он чувствует свое тело, а оно искалечено, порезано вдоль и поперек…
— Мам…
Я
— Сынка…
— Мам, не плачь.
Разве я плачу? Я машинально касаюсь своего лица — да, щеки мокрые, я даже не заметила, что слезы льются, но это неважно — важно только то, что ты со мной, и должен остаться со мной, на любых условиях.
— Оля, подвинься, мне надо его осмотреть.
Я не в силах отпустить его ладонь, как и вообще отойти. Мне кажется, что, как только я отпущу его, он не удержится здесь, потому что слишком много боли в его теле, слишком тяжело ему, а он устал бороться.
— Пить…
Медсестра подносит к его губам стаканчик с соломинкой, и Матвей жадно пьет. Он так исхудал, что смотреть страшно, да только это ерунда, откормлю потом, главное, чтоб выжил.
— Ну, что я скажу, — Семеныч вздыхает. — Динамика, в общем, положительная, хотя сейчас ты чувствуешь себя плохо. Но ты должен держаться, слышишь? Уже завтра-послезавтра тебе станет лучше, просто держись, и улучшение наступит. Марина, поменяй ему повязки. Оля, идем со мной, я поменяю повязку и тебе.
Я понимаю, что он хочет мне что-то сказать, но что? Неужели его слова Матвею — просто утешение, а надежды нет?
— Дай-ка я осмотрю рану… Ну, что ж, заживление идет, а волосы отрастут, не страшно.
— Семеныч, мне плевать на эту идиотскую рану. Как он? Только правду.
— Три дня назад я бы сказал, что без шансов. Я ведь даже встретиться с тобой не смог после операции, Ларису послал. Сегодня я с уверенностью могу сказать, что твой сын будет жив и практически здоров — со временем, конечно, и времени понадобится много. Все необходимые для него препараты у нас есть, спасибо твоему другу Марконову. Привезли также кое-какое оборудование, в том числе и тот аппарат, к которому мы подсоединили Матвея — уникальная вещь, нам и не снилось получить его. А коматозники вроде наших очень нуждаются в таких аппаратах, теперь у нас их три, переданы в качестве помощи больнице, за что отдельное спасибо передай господину Марконову, благодаря ему у нас за последние трое суток еще две спасенные жизни, кроме жизни твоего сына. В общем, динамика у него положительная, как я уже сказал, состояние удалось стабилизировать. Теперь организм справится, парень здоровый, молодой, сильный.
— А селезенка?
— Удалось сохранить, заживление идет, орган не отторгается и будет со временем функционировать нормально. Оля, повреждения, которые получил Матвей, практически несовместимы с жизнью, понимаешь? И то, что он выкарабкивается, это… В общем, из области иррационального. Есть вещи, которые лежат вне нашего понимания и вне всяких научных прогнозов.
— Семеныч, я… Ты не сердись на меня, я накричала на тебя тогда…
— Бестолочь. Да разве я не понимаю? Так, не дергайся, я перебинтую тебя.
— Надоело…
— Ну, пару дней еще походишь с повязкой, деваться некуда. Что полиция?
— Ничего.
— Ну, так я и думал. Валерка-то от вас не отходит… Что с ним думаешь?
— Ничего.
— Характер у тебя, Ольга Владимировна, скажу тебе как родной, прескверный.
— Ага. И что?
— А ничего. Все, ступай. Но недолго — парню покой нужен.
Матвею уже сменили повязки, помыли, его рука уже не такая горячая.
— Мам… Что случилось? Почему я… здесь?
— Машина взорвалась, сынка.
— А Дэн?.. Где Дэн?
— В палате, Валерий с ним там.
— А он…
— Да руку ему задело, контузия от взрыва тоже, а так в порядке. Сынка, ты поспи. Хочешь попить?
— Да. Мам… Ты здесь была уже.
— Конечно, была, а как же!
— Я знаю… Я слышал.
Он обессиленно закрывает глаз, я прижимаю мокрые руки к его лбу — хоть немного охладить жар.
— Вам надо идти, ему отдыхать нужно. Я вот капельницу ему сейчас поставлю, он поспит. Вы идите, мама, позже снова придете.
— Мам…
— Что, родной?
— Пусть и Дэн придет.
— Конечно. Ты отдыхай, а мы здесь, рядом.
Я не буду плакать и расстраивать его. Я не смогу этого сделать и в палате — там Денька и Валерий, и никто не должен видеть, что я плачу. Но и сдерживаться я больше не могу.
Я почти бегу по коридору, дверь туалета уже рядом, я влетаю в него и обессиленно опираюсь руками на умывальник. В другое время я бы прикоснуться к нему не рискнула, но сейчас мне плевать на микробов. Господи, за что мне все это? За что все это моему ребенку? Почему?
Знакомый запах заставил меня прекратить рыдания. Запах, который я ни с каким другим не спутаю. Духи — хорошие, дорогие, но их слишком много, а как говорят французы, кто пахнет слишком хорошо, тот пахнет дурно. Запах этих духов я чувствовала в тот день, когда какая-то гадина поставила мне капельницу с ядом. И вот теперь я чувствую этот запах здесь.
Кто-то здесь есть, кроме меня — в соседнем помещении ряды кабинок, и кто-то прячется там. Или же просто зашел, а я застала случайно — и я должна знать, кто. Но что делать, если это та же самая баба? У меня нет никакого оружия… Ладно же…
Я открываю воду и типа мою руки, потом выхожу из туалета и прячусь за углом. Я посмотрю, кто выйдет отсюда, и если это та же самая тетка, как раз она мне и нужна.
Напротив туалета, чуть наискосок — процедурная. Я вижу столик с разными блестящими инструментами, тихо вхожу и беру небольшой скальпель — не знаю, что я смогу с ним сделать, но это лучше, чем ничего. Дверь туалета открылась, из него вышла высокая рыжеватая медсестра — в маске, скрывающей половину лица, но это та самая медсестра, из-под халата видны неожиданно мускулистые ноги, обутые в белые не то кроссовки, не то теннисные туфли. Она деловито движется по коридору, а я следую за ней — благо, сейчас в коридоре есть больные и персонал. Она проходит мимо моей палаты, даже не повернув головы в сторону охранников, покидает отделение и спускается вниз. Я, кивнув охранникам, что все в порядке, спешу за ней. Надеюсь, никто из этих ретивых служак не пойдет за мной — им велено охранять палату, а там Денька, вот они и охраняют.