Право безумной ночи
Шрифт:
Голос в трубке знакомый, я его слышала уже. Тот же голос, что записан на диктофон телефона киллера.
— Вы можете передать ему, что я просила его мне перезвонить?
— Диктуйте телефон. Как вас ему представить?
— Просто скажите, что звонила женщина, у которой в квартире они с напарником нашли взрывное устройство. Он поймет.
— Ладно, записала, передам.
Я вздыхаю. Что ж, теперь остается только ждать. И он может перезвонить, а может решить, что я слишком много знаю, и просто пристрелить меня. Надеюсь, он все-таки позвонит.
— Это
— Я знаю. Человек, который координирует заказы, сидит в этом баре.
— И что мы будем делать?
— Ничего. Если Пупсик мне не перезвонит, я поеду в бар, найду того, кто со мной говорил, и тогда уж по ситуации, но тебе со мной идти не надо.
— Почему?
— Потому что я могу надеть парик, накраситься по-другому — и меня никто потом не узнает, а ты слишком заметен, шансов слиться с толпой у тебя не больше, чем священнику остаться незамеченным в веселом доме.
— Но…
Мой сотовый оживает, номер неизвестный. Надеюсь, это тот, кто мне нужен, потому что препирательства с Валерием мне надоели.
— Говори.
Голос я, конечно, узнала. Он звучит немного странно, но узнаваемо.
— Мне нужен совет.
— Приезжай по адресу — Лахтинская, восемь, квартира семнадцать. Одна приезжай, поняла?
— Поняла. Сейчас буду.
Я кладу трубку и смотрю на Валерия. Как бы сделать так, чтобы этот парень за мной сейчас не увязался? Шутить с гражданином Пупсиком я не намерена, обманывать его — тем более.
— Ты не поедешь туда одна!
— Поеду. Послушай, не мешай мне. Я должна спросить у него, кто мог нанять тех двоих, он просто узнает у своего координатора, а также выяснит, принял ли кто-нибудь этот контракт снова. А может, даст дельный совет.
— А может, просто пристрелит тебя…
— Может, и пристрелит. Попытается. Но я должна попробовать. Нет времени, контракт может взять кто-то еще, если этот контракт еще существует. А он и это способен выяснить.
— Ладно. Я подожду тебя в машине.
— Валера, ты не понял меня. Этих парней нельзя обманывать. Я поеду одна.
Такси везет меня на улицу, находящуюся в квартале от нужного адреса. Я следую мимо ларьков, торгующих пивом и сигаретами, прохожу дворами к нужному дому. Это длинная панельная хрущевка, семнадцатая квартира на втором этаже, балкон оплетен виноградом. Невысоко прыгать — еще один путь спасения, если что.
— Заходи.
Его лицо перебинтовано, видны только глаза. Я понимаю, почему он странно говорит — похоже, швы еще не сняты.
— Вот… бананов тебе купила. И йогуртов, можно через соломинку пить.
— Спасибо.
Он берет пакет у меня из рук и идет на кухню, а я продолжаю стоять в прихожей.
— Проходи в комнату, садись.
Комната — обычная для таких квартир, полутемная от винограда за окном и от жалюзи. Дверь в соседнюю комнату плотно прикрыта, и я не смотрю в ту сторону. Неважно, кто там, если он захочет меня убить, сделает это сам, ему для этого подмога не нужна.
Он входит за мной, в его руках уже открытая бутылка йогурта, куда вставлена соломинка.
— Спасибо, йогурта мне как раз очень хотелось.
— Больно?
— Терпимо. Если тебе понадобится пластика, сведу с этим доктором.
— Спасибо. Я…
— Я знаю, зачем ты пришла. Кто-то снова открыл контракт на тебя и твоих детей.
— Так ты знаешь…
— Конечно. Мы с напарником его не взяли — по понятным причинам. На самом деле мы оба тебе обязаны.
— Я просто…
— Ты просто спасала свою жизнь, а попутно спасла и наши. Никто из тех, с кем мы контактируем, пока не взял твой контракт — у нас ведь слухи быстро расползаются. Те двое, что взяли его изначально, не вышли на связь, знаешь? Они как раз были спецами по ядам и разным веществам — оба бывшие фээсбэшники. Тем более что задание усложнилось, ты пацанов своих вывезла из страны, а достать их в клинике Израиля и нарваться на Моссад, например, — да ни за какие деньги, боже упаси.
— То есть я могу пока жить спокойно?
— Не тупи. Если не взялся никто из этого региона, не факт, что не возьмется из другого, не завязанный с нами. Мало ли наглухо отбитых отморозков? Тебе нужно оружие?
— Нет, оружие есть. Я хочу понять, кто меня заказал.
— Рыбка моя, этого я не знаю.
— А человек, координирующий заказы?
— Имени заказчика он тоже не знает. Есть канал связи, есть счет, на который заказчик перечисляет деньги — вперед, кстати. Если контракт принимают, половину гонорара выдают сразу, то есть перечисляют на банковскую карточку. Ее отследить можно, но окажется, что открыта она на какого-то бомжа и после транзакции сразу аннулирована. Нет, так ты на заказчика не выйдешь.
— И что мне делать?
— Думать, рыбка моя, думать. Кто может хотеть твоей смерти, почему? Причина есть всегда. А тут ведь не только тебя хотят убить, но и твоих детей. А это значит, что есть нечто, что не решается одной твоей смертью, если остаются дети. Например, вопросы наследства.
— Но мне нечего наследовать и не от кого. У родителей была квартира в Торинске, после их смерти я продала ее и деньги положила на счета, открытые на детей, поровну. Муж погиб, не оставив ничего, что подлежало наследованию, — ну, кроме квартиры, но она изначально приобреталась на мое имя, дети унаследуют ее после моей смерти, но если детей тоже не будет, других наследников нет.
— Или ты думаешь, что нет.
— Ну, с моей стороны родни никакой, у мужа была мать, но умерла за два года до нашего знакомства, других родственников тоже не было.
— Или ты о них ничего не знаешь.
— Да, ты прав. Но эта квартира не стоит и половины той суммы, которая предлагалась по контракту.
— Это да. Значит, есть что-то еще, думай.
Он отпивает йогурт и подходит к окну, осторожно смотрит сквозь жалюзи.
— Я ведь мог и не встречаться с тобой.
— Но встретился.