Право на месть (Страх - 2)
Шрифт:
– Скажите, Дмитрий Константинович, вы бы действительно это сделали?
– Да, Паша, да. Только я тогда ещё не решил - уходить мне одному, или с тобой под ручку.
– Вот видите, я спас жизнь не только вам, но ещё и себе.
– А ты классно шлепнул этого Плохиша. Такое впечатление, что ты этим занимаешься все свободное от работы время.
– Да, опыт у меня солидный, - согласился со мной Одниоков.
– А чем ты раньше занимался?
– Я же вам говорил - был киллером.
– Все понятно - ты им родился.
– Можно и так сказать, - усмехнулся Павел.
– Когда меня по кусочкам
– В госпитале? Ты воевал?
– Было дело.
– В Чечне?
– Нет. В Афгане.
– И что же там такое произошло, если ты решил стать киллером?
– А, долго рассказывать, - махнул рукой Одиноков.
– Пойдемте на стоянку. Надо хоть немного поспать.
Через полчаса мы оказались у него дома в большой двухкомнатной полногабаритной квартире почти в центре Москвы. Такая квартира стоит сумасшедших бабок. Определенно.
Осмотрев квартиру, я сделал заключение:
– Судя по всему, киллеры у нас относятся к высокооплачиваемой категории трудящихся.
Павел только рассмеялся, ничего не ответив.
Он постелил мне в большой комнате на диване и, пожелав спокойной ночи, исчез. Я разделся и лег, но сна не было ни в одном глазу. От случившегося внутри до сих пор все тряслось и звенело, а в голове шумело, будто душ в медвытрезвителе. Лупил глаза в белеющий потолок и пытался понять - чем продиктован поступок Одинокова. Человеколюбием? Киллер - гуманист! Неплохо звучит, да? Обхохочешься. Тогда, что же? А может быть у него свои счеты со всей этой кодлой. Не зря же он говорил о своем втором рождении. По всему, парню здорово досталось в первой жизни, так здорово, что он решил предьявить счет всему миру, записавшись в киллеры. А что если?... От этой мысли я даже подскочил. Что если он и есть тот, кто мне нужен таинственный оператор гребанной встречи двух гребанных олигархов?! Чем дольше я над этим думал, тем больше укреплялся во мнении, что прав. Уснул я, когда в окно заглянуло солнце. Я сказал: "Привет тебе, солнце!", - и вырубился.
Разбудил меня Одиноков.
– Доброго здравия, Дмитрий Константинович!
– громко он меня приветствовал.
– Как поспалось?
– Спасибо! Хреново. Несознательный ты, Паша, человек. Сам встал ни свет - ни заря и другим спать не даешь.
– Обстоятельства, Дмитрий Константинович, вынуждают. Во-первых, вас вызывает шеф. Во-вторых, уже половина двенадцатого.
– Сосновский что ли?
– Сосновский - босс. Варданян.
– Слушай, Паша, кончай ты это безобразие, честное слово.
– Какое безобразие?!
– очень он удивился.
– Выкать, возвеличивать. А то я к тебе со всей душой: "Паша - друг!", а ты вроде как дистанцию держишь: "Дмитрий Константинович".
– Обещаю исправиться. Умывайся. Я уже приготовил завтрак.
С большим трудом встал и поплелся в ванную. Стоило лишь взглянуть на себя в зеркало, едва не прослезился от обиды и унижения. Я походил на постоянного да, к тому же, буйного пациента психушки. Рожа опухшая, синюшняя, волосы всклокочены, глаза горят алчным, неутоленным огнем.
"Эка провернула бедолагу эта самая штука с таким симпатиным названием - жизнь!" - подумал о себе, как о ком-то совершенно постороннем.
В половине второго я уже стоял перед Варданяном, как молодой курсант перед генеральской вдовой, улыбался глупо и самозабвенно. С сегодняшнего дна я зачислен к нему на службу, а потому надо с первых шагов наводить мосты. Время их развода кончилось для меня этой ночью. Каково сказано! Силен бродяга!
– Позлравляю, Дмитрий Константинович, с блестяще выполненным заданием!
– торжественно провозгласил Варданян, выходя из-за стола и крепко пожимая мне руку.
– Счастлив служить нашему "святому" братству ныне и пристно, и вовеки веков!
– ответил я не менее торжественно и смахнул воображаемую слезу, выкатившуюся по такому случаю.
Но дядя Алик отчего-то не поверил в мою искренность, печально покачал головой и укоризненно сказаол:
– Ну, зачем вы так, Дмитрий Константинович?! Только все испортили.
– Все испортить невозможно, Алик Иванович. Всегда что-нибудь да останется, что-то по-настоящему значительное, доброе, светлое. Неужто у вас уже все в прошлом. В таком случае, позвольте посочувствовать.
Но отставному генералу госбезопасности эти слова ещё больше не понравились. Лицо медленно налилось красной спелостью, глаза стали колючими и злобными, как у хорька. Набычился, насупился, нахохлился, как мышь на крупу, только мышь сильно разжиревшая на хороших харчах. Вот, блин, что не скажу, все ему не нравится, все не так. Заколебал! А хо-хо не хо-хэ, дядя? Столько лет на свете прожил, а остался наивным, как Чебурашка. Чтобы Дима Беркутов тебе задницу, старый хрен, лизал, танец маленьких дураков перед тобой вытанцовывал? Не дождешься. Мне ведь доподлинно известно какие "нежные" чувства ты ко мне испытываешь, как богославлял на мученическую смерть. Но я туда не тороплюсь и, как человек по натуре добрый и где-то по большому счету вежливый, уступлю тебе свою очередь.
Варданян сел за стол, сделал ну совсем зверское лицо, словно снимался на стенд: "Их разыскивает милиция", хмуро и раздражено проговорил:
– Что у вас за манера такая - все превращать в балаган?
– Превращать жизнь в балаган, а страну в общую "Палату N 6" - это по вашей части, дядя. Я же хочу дать вам понять, что в отношении меня вы сильно заблуждаетесь. Определенно. А то, что я вынужден на вас ишачить ровным счетом ничего не значит. Делаю я это в целях безопасности своей семьи. Однако, отношения своего к вашей банде не изменил и в ближайшее время менять не собираюсь.
– Ну-ну, - криво усмехнулся дядя Алик.
– Только, как мне помнится, вы это уже говорили.
– И буду говорить при каждом удобном случае, до тех пор, пока у вас не проснется совесть, не осознаете всю гнусность вашей теперешней жизни, не раскаятесь и не попросите у людей прощения.
– А ну прекратить!
– заорал благим матом Варданян и грохнул об стол кулаком.
– Черт знает что такое!
То, что я вывел-таки из себя этого старого мерина доставило моей усталой сущности массу положительных эмоций, взбодрило. Значит, не потерял ещё форму. Однако, хватит экспериментов на выживаемость. Зачем травить быка флагом бывшей империи. Нам ещё с ним предстоит какое-то время пройти по жизни рука об руку, хотя и разными дорогами.