Право на месть (Страх - 2)
Шрифт:
– Но вам-то, Петр Эдуардович, с вашими-то капиталами трудно жаловаться.
– Увы, Андрей Петрович, нам приходится не легче.
– Позвольте вам не поверить.
– Это ваше дело, - пожал плечами Потаев.
– Но только это так. Эти господа давно нас вычислили. Подсчитали, что около тридцати пяти процентов частного капитала сосредоточено в наших руках и что именно с нас может начаться возрождение России. Такое положение господ сосновских никак не могло устроить. И на нас началась настоящая охота. Причем, делается это по-иезуитски хитро и коварно. Поначалу они подставляются либо сами, либо подставляют кого-то из своих вассалов. Власти заряжают пушки холостыми зарядами и палят по чем зря. Делается это все с большим размахом и помпой. Показывается по всем каналам в течении недели, а то
– Да грустную картину вы нарисовали, Петр Эдуардович. В прошлый раз вы были большим оптимистом.
– Ну и заноза же вы, молодой человек!
– рассмеялся Потаев.
– Вернули мне мои же слова. Верно, два года назад мы все были большими оптимистами. Тогда был другой президент. Он хоть и был самодуром, пьяницей, хоть и наломал много дров, но был личностью. Мог в дни просветления грохнуть кулаком об стол и принять волевое решение, так как не зависел от господ сосновских. Его к власти привели совершенно другие люди. Тогда Сосновский был просто мелким мошенником и никем более. Это уже к концу правления президент попал в полную зависимость к этому дьяволу. Новый же президент все делает тихой сапой, но только то, что ему говорят эти господа, так как с самого начала в их полной зависимости, знает, что именно им он обязан своим президенством и каждый день должен доказывать, что они не ошиблись в выборе. Не дай Бог им не угодить или, того хуже, их прогневить. Стоит им опубликовать лишь небольшую часть того, чем они располагают, его будто ветром сдует с политической арены. Криминальная революция в России завершилась полной победой.
– Я шел сюда, намереваясь вас удивить. Но, похоже, вы знали гораздо больше, чем записано на той кассете. И что же делать?
Потаев неопределено пожал плечами.
– Откровенно скажу - не знаю. Увы, но выхода из данной ситуации я просто не вижу.
– Вы рассуждаете прямо, как в том анекдоте: "Веревки свои приносить, или будут".
– Очень похоже. А что можете предложить вы?
– Как не странно, но бороться.
– Не будьте наивны, Андрей Петрович, - грустно улыбюнулся Потаев.
– С кем бороться? В их руках все средства массовой информации, правоохранительная система, армия, наконец. Вы всегда казались мне умным и здраво мыслящим молодым человеком, А сейчас все больше разочаровываете. В наш век донкихотство смешно и нелепо. Простите за резкость.
– Он вновь достал трубку и принялся медленно набивать её табаком.
– Ну что вы, Петр Эдуардович, какие могут быть извинения. Зато откровенно. Как сказал когда-то Аристотель: "Амикус Плято, сэд магис амика вэритас". Что в переводе означает: "Платон мне друг, но истина дороже". Значит вы предлагаете сидеть сложа ручки на сытом животике и ждать пока нас эти господа всех по одному, как баранов. Так?
Потаев лишь пожал плечами, ничего не ответив. Раскурил трубку, глубоко затянулся и, выпустив мощную струю дыма, долго смотрел невидящим взглядом в пространство перед собой. Я понимал насколько сейчас трудно этому человеку. Он далеко не из слабаков. Факт. Но он настолько устал, что у него опустились руки. Неужели я зря сюда пришел? Это было бы очень и очень прискорбно. Нет, это не вариант. Без помощи Потаева и его единомышленников мы просто напросто не поднимем это дело. Как же быть? Как и чем его расшевелить, чтобы вывести из состояния полнейшей дипрессии? Мне кажется, мной использованы все методы убеждения. Нет, методы убеждения здесь явно не проходят. А что если задеть его самолюбие, унизить, оскорбить? Правда, можно нарваться на большие неприятности. Но в моем положении выбирасть не приходится. Был бы результат, а остальное как-нибудь переживу. Надо рисковать.
– Древние греки в свое время говорили: "Игнавиа эст яцерэ, дум поссис сургэрэ".
– "Постыдно лежать, если ты можешь подняться".
– Все это лишь красивые слова, Андрей Петрович, не более того. Пустой звук, - вяло отмахнулся от меня Потаев.
– Греки не побывали в нашей шкуре.
– Хочу сразу уточнить. В вашей шкуре, Петр Эдуардович. В вашей. Я думаю, что они бы её никогда и не надели. Даже предложение её примерить сочли бы в крайней степени оскорбительным. Потому, как шкура эта не настоящего мужчины, а трусливого шакала. В те времена ценились мужество и отвага. Мужчины предпочитали умереть в бою с преврсходящим противником, но не выказывать ему слабость. Впрочем, мужество ценилось во все времена.
Лицо Потаева осталось внешне спокойным. Лишь глаза слегка сузились, да на скулах заходили желваки. И я понял, что мои слова дошли до адресата и больно его задели.
– А вы хам, молодой человек!
– не то удивленно, не то раздраженно проговорил он.
– Напросились в гости и хамите. Так интеллигентные люди не поступают.
– А что прикажите делать? Я шел сюда в твердом убеждении увидеть крепкого волевого мужика, а увидел трясущегося от страха неврастеника, боящегося даже своей тени.
Неподвижное лицо Потаева дрогнуло, выразило крайнюю степень удивления. Он долгим изучающим взглядом посмотрел на меня и, вдруг, весело рассмеялся.
– Ну и жук, вы, Андрей Петрович! Решили на старике провести психологические опыты?
– Мне очень нужна ваша помощь. Очень, - откровенно признался я.
– И потом, вы, мне кажется, очень сгущаете краски. Господ сосновских вместе с их верными вассалами, купленными на корню чиновниками меньшинство полтора-два, ну от силы, три процента. Нас же, не потерявших совесть и не продавших честь, как минимум, двадцать процентов. Наша беда в том, что мы разобщены. Так давайте объединяться.
– Считайте, что вы меня уговорили, - улыбнулся Потаев.
– Что я должен делать?
– Нужно найти видеокассету или её копию.
– Легко сказать. Вы представляете - как Сосновский её охраняет?
– Представляю. И вместе с тем надо попытаться это сделать. У вас есть свои люди в системе Сосновского?
– Если они и есть, то я все равно вам этого не скажу, - усмехнулся Петр Эдуардович.
– Считайте, что я вас об этом не спрашивал.
– И что же вы собираетесь с ней делать?
– Опубликовать.
– Вот как!
– удивился Потаев.
– И каким же образом?
– С вашей помощью, Петр Эдуардович. Куда мы без вас. У вас ведь есть средства массовой информации.
– Есть несколько газет. К сожалению все телевидение контролируются ими.
– Не все. Есть ещё каналы им не подконтрольны, к примеру, московский.
– Необходимо все как следует обмозговать. Когда приду к какому-то определенному решению, я обязательно вам позвоню. Договорились?
– Хорошо.
На этом мы и расстались. Полдела сделано. Я был уверен, что он согласится помочь. Фактически он уже это сделал.
Глава шестая. Иванов. Командировка.
Карпинский, как мы и предполагали, охотно согласился сотрудничать. Ему было предъявлено обвинение и он был выпущен на подписку о невыезде. Опасения, что он попытается предупредить Птрова или скрыться, не было. Он для этого слишком труслив. Я был на все сто уверен, что он полностью отработает наше доверие и сделает все, что от него требуется. Жалкий, ничтожный тип. Как всегда после встречи с подобными продажными типами, на меня навалился приступ меланхолии, такой жестокий, что не тролько не хотелось ни с кем общаться, но и видеть. Да чего там, на себя самого не мог смотреть без отврващения. И я костерил почем зря всех и вся. Все люди казались настолько малы, жалки, слабы и беззащитны перед кознями дьявола, настолько несовершенны, что и Космосу от меня досталось. В общем и целом полный мрак. Ага. Единственным исключением были Светлана и Верочка. Но и их за вечер буквально замучил своими придирками и черным юмором, пока не понял, что нужно куда-то сбежать, сменить обстановку, где и лечить меланхолию. И я решил сгонять в командировку в этот Шали, где от непосредственного участника разыгравшихся там событий узнать что к чему. Тем более, мне вчера звонил Шалинской транспортный прокурор и сообщил, что Друганов ни с кем, кроме меня, рахговаривать не желает.