Право на поединок

Гордин Яков Аркадьевич

Племянник «екатерининских орлов» — Алексея и Григория Орловых, Михаил Федорович унаследовал от них физическую мощь и мужественную красоту, нетерпеливую жажду действия и, главное, уверенность в неограниченности своих сил и возможностей. Он верил, что предназначен для великих деяний.

Он и в самом деле был из тех, кто свергает правительства, меняет государственные уклады, кладет начало новым правлениям и династиям.

В отличие от удальцов 1762 года он был основательно образован, начитан в политической и политэкономической литературе. Взгляд его охватывал все стороны российской

жизни. Он сознавал, что менять надо все.

Как и Пушкин, он многому учился у Николая Тургенева. Но шел в практических замыслах куда дальше…

Его боевая карьера началась под Аустерлицем, когда кавалергардский полк, в котором он служил, самоубийственной атакой прикрыл отступающую русскую пехоту, спасая ее от истребления.

Семнадцатилетний юнкер Орлов, дравшийся отчаянно, уцелел и положил здесь начало своей славе храбреца.

Происхождение, внешность, доблесть, ум обращали на него внимание высших. Двадцатичетырехлетний штаб-ротмистр в начале Отечественной войны стал флигель-адъютантом, но остался в действующей армии и дрался под Смоленском, под Бородином, под Красным. Дерзкий военный и твердый дипломат, он дважды в двенадцатом и единожды в тринадцатом году побывал у Наполеона — парламентером и разведчиком. В марте четырнадцатого года гвардии полковник Михаил Орлов отправился в осажденный Париж и добился его капитуляции.

Он вернулся в конце того же года в Петербург генералом, любимцем императора, изъездившим с разнообразными поручениями всю Европу — Скандинавию, Францию, Германию, Англию.

С Николаем Тургеневым он сошелся еще в оккупированном Париже. И во Франции, и в России они обсуждали программу тайного общества, создание которого приняли за необходимое. Целью положили — просвещение народа и подготовку реформ. Тургенев уверен был, что начинать надо с отмены рабства, а остальное придет позже. Орлов жаждал реформ самых широких — и экономических, и политических.

Перед ним расстилалась блистательная карьера. Но то была карьера слуги самодержавного государства, а он готовился к иному. Его планы, куда более грандиозные, клонились к переустройству России.

«Я первый задумал в России план тайного общества», — скажет Михаил Федорович в показаниях на следствии, в Петропавловской крепости.

Еще теснее, чем с Тургеневым, сошелся он с графом Дмитриевым-Мамоновым, человеком столь же нетерпеливым, но не столь прочным. Вместе они составили в конце четырнадцатого — в пятнадцатом году планы и программы тайного общества под названием «Орден русских рыцарей».

Название они выбрали не из ностальгической любви к средневековью. «Русский рыцарь» — дворянин с высоким пониманием своего долга, с истинной аристократичностью сознания, требующей от него без страха и упрека, с бескорыстным самопожертвованием стремиться к соблюдению справедливости, к такому устройству России, которое гарантировало бы достойное существование всем гражданам страны.

Слово «рыцарь» часто встречается у позднего Пушкина именно в этом смысле. «Русский рыцарь» — не барон из маленькой трагедии, не самодовольный насильник из «Сцен», написанных в тридцать пятом году. «Русский рыцарь» — идеальный дворянин, человек дворянского авангарда, который рыцарские доблести употребляет

не для порабощения других, не для бессмысленного турнирного щегольства, но для цели высокой…

Создатели «Ордена» шли от конституционной монархии к возможной республике. Орлов полагал, что власть должна перейти от императора к палате, в которой заседать будут 442 дворянина и 221 вельможа. Причем место последнего — наследственное, и владеет он «неприкосновенным уделом», то есть майоратом, нерасчленимым и неотчуждаемым поместьем. Эта истинная аристократия, независимая от верховной власти, при сохранении монархии станет гарантией гражданских свобод. И в любом случае — как умеренном, так и радикальном — «русские рыцари» непременным считали ограничение самодержавия, уничтожение крепостного права, установление свободы торговли и свободы печати.

Орлов, генерал, дипломат и политик, близкий к императору, знал твердо: самодержец добровольно власть не отдаст. Реформ придется добиваться силой, оружием. Он не скрывал своих планов от людей близких. Среди них были Киселев и Денис Давыдов. Согласные с Орловым в необходимости перемен, они не верили в реальность его мечтаний. «Как он ни дюж, а ни ему, ни бешеному Мамонову не стряхнуть абсолютизма в России», — писал Давыдов Киселеву.

Орлов не хотел ждать. Этот собеседник Наполеона слишком хорошо знал карьеру генерала Бонапарта.

Готовя сильные и тайные средства, он пробовал и легальные пути. В пятнадцатом году, почти одновременно с Киселевым, он подал Александру записку об отмене рабства. Записка осталась без последствий.

Он вел переговоры с лидерами Союза спасения, а затем — после ликвидации этого общества — вступил в Союз благоденствия.

Он мог выбрать тактику, на которую уповал Киселев, — сперва сделать карьеру, а потом уж со служебной высоты влиять на ход государственных дел. Но Орлову все казалось близким и достижимым. Избыток сил и горячее брожение вокруг застилали взгляд и вплотную приближали линию исторического горизонта.

Его активность не осталась тайной для правительства. И когда в семнадцатом году Александр узнал, что Орлов собирает подписи под протестом против расширения границ Польши, о чем император подумывал, то фавор немедленно кончился. После долгих колебаний Александр назначил бывшего любимца начальником штаба 4-го корпуса, стоявшего в Киеве.

Судьба Сперанского научила тех, кто претендовал на роль реформаторов: поддержка Александра — ненадежная штука. Потому умный и осторожный Киселев присматривался к южным заговорщикам, заручаясь на всякий случай их дружбой и симпатией. Потому нетерпеливый и упорный Орлов искал опоры в военной силе, добиваясь строевой должности.

Весь путь его после пятнадцатого года: отказ от фавора, отказ от поста начальника штаба гвардии, стремление избавиться от поста начальника штаба корпуса, давшего ему спокойную жизнь под началом прекрасного человека, близкого ему по духу и взгляду на вещи, знаменитого Раевского, — весь его путь это путь к возможности открытого действия, не рядом с императором, но против императора.

Потомок героев столичной революции 1762 года, он верил в действие и поклонялся поступку. Все казалось возможным.