Право на жизнь
Шрифт:
Шлепая по песку, он несколько раз оглянулся – сталкеры двигались цепью, постепенно расходясь в стороны и забирая все глубже в лес. В середине цепочки, под охраной Шрека с пулеметом наперевес, двигался, уткнувшись в землю, Сашка. Правый фланг цепи уже скрылся за деревьями, пытаясь отрезать мутанту путь в самую чащу и выгнать его к реке.
«Ну, ни пуха ни пера, мужики!» – еще раз мысленно пожелал Данил удачной охоты и тут же рефлекторно присел, кидая приклад винтовки к плечу, – из леса раздалось несколько коротких очередей, злобные выкрики и звуки, какие может издавать только продирающийся сквозь бурелом большой и мощный зверь.
Заглот, вероятнее всего, попытался устроить лежку где-то вблизи и регенерировать раны, но отряд
«Ничего, вернешься еще, никуда не денешься. А вот мне поторопиться бы не мешало», – и он, поддернув ремень винтовки на плече, рысцой побежал в прежнем направлении.
Берлогу он нашел сразу же – место было приметное, мимо не пройти. После внимательного изучения у Добрынина создалось впечатление, что когда-то давно здесь стояла огромная каменная глыба, но с течением времени она растрескалась, постепенно расслаиваясь на отдельные фрагменты, и в конце концов, рассыпалась окончательно, усеяв сорокаметровый участок берега у воды каменными обломками самых разнообразных форм и размеров. Теперь от нее оставался только высокий каменный зуб с дуплом в основании, которое, по всей видимости, и было входом в берлогу заглота.
Мусора, вынесенного рекой, вокруг и впрямь лежало в изобилии – трава, засохшая тина, нагромождение бревен, палок и досок, две автомобильных шины приличной величины, лодка с пробитым днищем и даже невесть каким образом попавшая сюда ржавая газовая плита.
«Вот тут и сядем, – удовлетворенно кивнул сам себе Данил. – Остается только ближе подпустить, как возвращаться будет. Подойдет к своей берлоге метров на тридцать – тогда уж и… Вот только проверить надо, нет ли там кого».
Обогнув каменистый участок, он зашел с восточной стороны, внимательно ощупывая каждый метр пространства и старясь проникнуть взглядом даже в пещеру. Бесполезно – темно, снаружи не разглядеть. Данил осмотрелся и, подняв с земли камешек, кинул в отверстие, надеясь расшевелить того, кто, возможно, прячется там. Из глубины донесся только гулкий шлепок – похоже, пещера в данный момент и впрямь пустовала.
– Ну – нашим легче… – пробормотал сталкер и, перебираясь через завалы разнокалиберного мусора и поминутно оскальзывась на переплетениях стволов и веток, полез к берлоге.
Из дупла воняло. Мерзко, гадостно, сладковатым запахом трупного разложения и аммиачными испарениями – будто и в самом деле это был огромный гниющий зуб. Мысленно устроив себе выволочку за то, что не догадался захватить противогаз, Данил, включив фонарик и держа наготове винтовку, осторожно заглянул внутрь. Заглянул – и, осознав то, что видит, покачал головой. Берлога была небольшой, овальной, а в самой ее глубине, на толстой травяной подстилке, лежали два иссохших маленьких тельца со скрюченными тонкими лапками – заглотыши. И тут же, рядом с мертвыми детенышами, словно улика на месте преступления, валялась утыканная гвоздями дубинка…
«Неудивительно, что он вам войну объявил, – с горечью подумал Данил, адресуя свою мысль старичку-переговорщику. – Я б тоже за детей своих всех обидчиков под корень вырезал. Жил себе зверь и жил, никого не трогал, и давно, видать, жил, если потомством обзавестись успел. Так нет – обязательно надо затравить. Эх, люди…»
Он, слегка пригнувшись, шагнул внутрь и, оказавшись в пещере, начал осматриваться.
Во-первых, как оказалось, вход был не один. Кроме основного в пещеру вели еще два отверстия, правда, гораздо меньшего размера – даже человеку вряд-вряд пролезть, куда уж там мутанту. Одно смотрело на север, прямо на реку, а другое – на запад, в ту сторону, где лежало Выхино.
Во-вторых – и это стало полной неожиданностью для Данила – пещера оказалась благоустроенной. Пол устилали плотно подогнанные друг к другу средней величины бревна, у входа, как некое подобие стола, стоял массивный камень с плоской верхушкой, а стены и потолок покрывала глиняная корка с торчащим из нее хаотичным переплетением веток, соломы и листьев – похоже, заглот таким образом утеплил свое убежище. И это служило очередным доказательством правоты Профессора – мутант действительно был разумен. Данил осторожно колупнул на пробу стену – шершавая глина держалась крепко. Это обнадеживало – возможность быть погребенным под обрушившимся потолком как-то не входила в его планы…
Примостившись у входа за камнем, он проверил наличие патронов в рожке, положил рядом еще два, зарядил подствольник осколочной и оглядел лежащее перед ним пространство. Из этой дыры, обращенной на восток, была видна часть реки, уходящая вдаль и теряющаяся где-то за горизонтом, и полоса леса метров двести длиной. Он вдруг обратил внимание на две малозаметные параллельные тропки, протянувшиеся напрямую от леса к пещере – похоже, именно с этой стороны мутант всегда подходил к своему убежищу. Только его лапы, расставленные достаточно широко, по-паучьи, могли оставить такой след. Хорошо. Значит, есть возможность прямо в лоб ударить, практически в упор. Очередь «девятки» он, может быть, и выдержит – так мы его гранатой с подствольника попотчуем. Благо, валун крепкий, большой, осколки не страшны.
Данил устроился поудобнее, привалился боком к прохладному камню, настраиваясь на долгое ожидание. Время словно растянулось, поползло медленно, тягуче.
«Живешь вот так вот, горя не знаешь… Никого не трогаешь, – вяло текли его мысли, хотя взгляд при этом цепко ощупывал лежащую перед берлогой местность, – детенышей растишь… А потом, пока тебя дома нет, приходит какой-то левый дядя – и детенышей-то твоих… дубиной по загривку. От такого не только взвоешь – взбесишься, да всему миру войну объявишь. И не успокоишься, пока обидчикам не отомстишь. И ведь на самом-то деле давненько здесь мутант жил, не месяц, как старикашка врал, а много дольше. Такое основательное жилище за месяц не построишь. Да еще и детеныши… Разве станет разумное существо детьми обзаводиться, пока не убедится, что место безопасно? Вряд ли… Вполне возможно, что селяне его не сразу и обнаружили. А когда увидели – выследили, наведались, пока его в берлоге не было, и… Детеныши, детеныши…»
Зацепившись за эту мысль и внезапно осознав, что она означает, Данил как-то разом и всем телом вспотел. Дети сами собой не зарождаются, для этого две особи нужно, мужская и женская. И если одну из них они уже обнаружили – где же вторая? Уж не устроила ли чета заглотов охоту на охотников?
«Хотя, может быть, он гермафродит… – пронеслась мысль, – или почкованием размножается?.. И Хасан-то, самое главное, ничего не сказал…»
Данил забеспокоился. Выстрелов из леса давно уже не слышно, а ведь заглоту вглубь, похоже, уйти так и не удалось – краем продирался. Пока он сюда добирался, да пока устраивался, да сколько уже сидит, выжидает – считай по времени минут сорок, если не час. Мутант ранен, с прежней скоростью двигаться не может… хотя – кто знает? Если заглот следы путать мастак – употеешь, пока распутаешь. Сашка, конечно, следопыт неплохой, но не асс, далеко не асс, куда ему до деда. Дед на тренировках, бывало, так заплетет, такие кренделя на земле напишет – любо-дорого. И сдвоит и по своему же следу назад вернется, и в сторону внезапно прыгнет, и по ручью пройдет… Санька и по три и по четыре часа бродил – а все распутать не мог. А его след, Сань-кин, дед в полчаса распутывал – что значит опыт!
Данил достал бинокль и принялся вглядываться в чащу, пытаясь уловить среди деревьев хоть какое-то движение.
«Если заглота от чащи отрезали и в сторону реки погнали, значит, скоро тут должны быть, – рассуждал он. – С другой стороны, чего там себе мутант думает – хрен поймешь. Вполне может так и чесать вдоль реки вниз, пытаясь врагов как можно дальше от жилища увести. А может и вообще на другую сторону перебраться – костров тут уже нет, селяне, похоже, побоялись далеко от поселка забираться».