Право на жизнь
Шрифт:
Перекатившись влево и уйдя из-за камня за более надежное укрытие – стену пещеры, он скорчился, сжался в комок, пытаясь хоть немного уменьшить площадь поражения, и лихорадочно шарил за пазухой, нащупывая «Пернач», чтоб хотя бы выстрелом подать сигнал. Казалось, прошла вечность, прежде чем пальцы, наконец, ткнулись в нагретый теплом тела металл его рубчатой рукояти. Данил дернул было пистолет из кобуры, но тут, сквозь дыру в скале, взгляд его упал на холмик, под которым сидел заглот, и «Пернач» сразу же был забыт. Это было похоже на взрыв – мутант рванулся из своего укрытия вверх, раскидывая мусор во все стороны, и предстал перед охотниками во всем своем мерзостном великолепии. Время словно растянулось, замедляя бег… Добрынин видел, что глаз заглота, проклюнувшись из-под мембраны,
Мутант захлопнул пасть, встряхнулся, глянул еще раз на человека, скорчившегося на полу его жилища – и развернулся к реке, намереваясь рвануть прочь. И тогда Данил, подхватив винтовку, из лежачего положения прямо через дыру в стене пещеры, выстрелил из подствольника.
Граната попала удачно, точно в правый бок мутанта. Осколки рванули его тело, пробивая пленку мембраны, круша внутренние органы и вырывая большие, истекающие серой жидкостью, куски. Силой удара тушу заглота бросило вперед, и мутант, качнувшись, изуродованной окровавленной глыбой тяжело повалился в реку.
Бинтыч потом клялся и божился, что совершенно отчетливо видел мутанта в сумраке пещеры. На холмик в мусорной куче никто даже и внимания не обратил – след уходил в воду, загонщики высматривали заглота в реке, и медик впоследствии признался, что опасался, как бы мутант от безысходности не полез в свое логово, потому-то и глядел внутрь во все глаза. Данил в своем лохматом комбинезоне, мелькнув серой тенью во мраке пещеры, был так похож на монстра, что он даже не обратил внимания на разницу в габаритах. Сдали нервы, палец сработал на спусковом крючке – и только исключительной удачей можно было считать то, что за эту ошибку не пришлось расплачиваться кровью.
Данил, впоследствии раз за разом возвращаясь в своих воспоминаниях в этот день, отчетливо понимал, что находился на волосок от гибели. Гранаты у загонщиков были – и у Сашки, и у Шрека, и у Шейдера, и их применение было лишь вопросом времени. И он не мог не думать о том, что заглот, атаковав загонщиков, фактически спас его от смерти. Мутант мог спокойно отсидеться в своем убежище – его не заметили и по нему не стреляли. Но, даже выскочив и увидев, что в пещере находится человек, враг, один из тех, кто принес ему столько горя, – он не стал убивать. Для Добрынина именно это и стало загадкой – почему заглот пощадил его, хотя мог легко прикончить беззащитного человека? Уж не потому ли, что пожалел? Из своего укрытия он не мог не слышать стрельбу и крики из пещеры, и, вполне вероятно, мог решить, что человек внутри – такое же загнанное и преследуемое существо, как и он сам! Уж кому, как не ему, было знать, каково это, когда весь мир ополчился против? Потому и спас, и, повернувшись спиной, ожидал, что человек не станет стрелять, ответит добром на добро…
Но человек выстрелил.
И с каждым разом, возвращаясь в своих воспоминаниях в пещеру у реки, Данил все сильнее сожалел, что сделал этот выстрел. Обдумывая свой поступок вновь и вновь, он постепенно пришел к выводу, что будь у него второй шанс – он не стал бы стрелять в зверя. Ведь мутант не стал добивать, хотя имел полную возможность, и никто из охотников не пострадал. Ну а селяне, убившие детенышей, пожалуй, были достойны своей участи… И зерном горькой истины на долгие годы стала для него та мысль, что выстрелом исподтишка, выстрелом в спину, выстрелом подлым и вероломным он убил того, кто спас ему жизнь.
Глава 9 Долгий-долгий рейд
Первый боевой трехдневный рейд пришелся на середину лета тридцатого года. Лето то выдалось прохладным и дождливым, однако отсутствие обычной теперь сорокаградусной жары не мешало полковнику гонять своих подопечных по поверхности до седьмого пота, до полной потери чувств и ориентации. Даже наоборот – выходы за гермодвери Убежища участились: полковник мотивировал это приближением, как он выразился, «выпускного сабантуя» и в связи с этим более частые и изматывающие пробежки под прикрытием боевых постов по прилегающей к вокзалу территории счел совершенно необходимыми.
– Тяжело в ученье – легко на работе, – приговаривал он и в очередной раз выгонял пацанов, одетых в полную боевую, и нагруженных по самое никуда. – Вот как уйдем дня на три в рейд – тогда уж устрою я вам выпускной сабантуй со всеми втекающими и вытекающими. Готовьтесь. Морально готовьтесь! Ибо физически к этому подготовиться невозможно! – и он корчил зверскую рожу и злобно пучил глаза.
Родионыч, конечно же, пугал. Физически ребята были сейчас готовы, как никогда прежде. Годы тренировок сделали свое дело – тело радовалось работе и движению, практически мгновенно восстанавливалось после любых перегрузок, организм работал как дорогие швейцарские часы: точно, четко и без перебоев. Многокилометровые пробежки и тяжелые нагрузки стали неотъемлемой частью их жизни, мышцы уже не ныли после трехчасовой тренировки по рукопашному бою, набивки или работы на тренажерах. Услыхав однажды от деда, что раньше мало кто из ребят его возраста мог пожать с груди сто сорок килограммов, ударом ноги сложить пополам набивочный мешок со смесью опилок и песка или пробежать десять километров, не сбив дыхания, Данил был так этим удивлен, что целый день ходил в раздумьях, как же это возможно. Для него это было нормой, и физическое состояние среднего человека он считал чем-то вроде немощи или пожизненной инвалидности.
Сроки боевого выхода были объявлены заранее.
– Неделя у вас на подготовку, – сказал как-то полковник на одном из занятий. – Выходим утром. Все самое необходимое с собой, но не более того. Конечно, каждый может тащить то, что считает нужным, но если отстанете, – ждать не будем.
– Патронов-то хоть получим? – спросил Порох.
Полковник удивленно поднял брови:
– А то как же… Какой же это боевой выход, с пустыми-то стволами?
После той памятной всем засады на Черный караван, полковник раздал каждому участнику боевых действий по блатному противогазу ГП-7В с устройством для питья и по автомату. Объяснил это тем, что у каждого сталкера отныне должен быть свой верный боевой товарищ, с которым и в огонь и воду, и сквозь медные трубы. А вот патронов – патронов не дал. Сказал:
– Патроны сами добывайте, чай, не дети малые. Патрон – это теперь валюта, а у нас, в нашем положении, каждая копейка на счету.
Пацаны не обижались. Было б оружие, а уж чем стрелять – найдем.
– И «девятку» дадите, товарищ полковник? – с надеждой спросил Данил.
Боезапас-то он тогда для ВСС в караване нашел и даже успел выгрести, пока таскали ящики от вокзала до Убежища, – но не так много, как хотелось. Всего-то шесть коробочек по двадцать патронов в каждой, да и те потом почти все по целям на тренировках расстрелял. Но последние две все ж берег – мало ли, пригодятся…
– А вот «девятки», увы, не получишь, – покачал головой Родионыч. – Патрон редкий и мало его на складе. Так что своим обходись. А кстати… – он прищурился, глядя на Данила, будто что-то припоминая. – Ружьишко цело у тебя? Ну, то, что вы с Санькой из дедовой квартиры забрали…
– Конечно, цело, чего с ним будет-то? – пожал плечами Данил, все еще не понимая, куда клонит наставник.
– Ну, вот и хорошо, – кивнул Родионыч. – С ним можешь идти. Картечью только затарься. ВСС для злых дядек возьми, буде такие найдутся, а дробовик – для живности. Самое то по небронированным целям да с близкого расстояния. Я ж разве не учил?