Право на жизнь
Шрифт:
Родионыч был встревожен.
– Что там у вас, докладывайте. Кто стрелял, почему?
– Выродок, – метнув быстрый взгляд на своих, ответил Данил. Вся эта история с детским садом отчетливо попахивала… И вроде бы давно уже пройденный этап, а тут приходится назад возвращаться… Закопать ее уже поглубже – и дело с концом. – Из подъезда вылез – Ван его там же и положил.
Родионыч одобрительно кивнул.
– А вы почему так мало продвинулись? – спросил Данил, мысленно возблагодарив Цукера и Ли за молчание и спеша побыстрее оставить щекотливую тему. Отошел, присел у стенки, подтягивая так и не починенный бахил. – Сколько времени прошло – а мы все на месте топчемся.
– Это вы там топчетесь, – проворчал вместо полковника сидящий тут же, у окна,
– Почему? Дальше не идем?
– По этой улице – нет, – ответил Родионыч. – Дальше – уже войсковая часть, а она на последок запланирована. Чистим вдоль Гагариной еще на два квартала, а потом уходим по маршруту.
Следующие шесть часов прошли в непрерывных чистках. Скучно не было. Да и когда тут скучать, если на поверхности кипела теперь совершенно иная, но оттого не менее бурная жизнь? Несколько раз группы натыкались на мелкие гнездышки выродков в подвалах, которые ликвидировались сразу же, безжалостно, не дрогнувшей рукой, хотя среди крупных особей почти всегда попадались и детеныши. Они ползали по темному помещению – тощие, грязные, обросшие, обернутые в ветхое расползающееся тряпье, скалили свои мелкие зубки в ответ на направленные на них фонари, либо, поскуливая, забивались под ржавые трубы центрального отопления, но автоматные очереди доставали их и там. В такие моменты Данил думал, что выродки, пожалуй, имеют полное право ненавидеть людей всей душой – если, конечно, она еще у них оставалась. Сам он по мелким больше не стрелял – это было неприятно, на душе после первого и единственного выстрела остался какой-то горький, противный осадок – хотя и понимал прекрасно, что спустя три-четыре года из такого вот щенка вырастет здоровенная, мощная боевая машина, гораздо лучше приспособленная к жизни на поверхности и оттого составляющая человеку серьезную и жесткую конкуренцию. Это был настоящий геноцид – одна раса убивала другую во имя выживания. Во имя собственного права на жизнь.
Три раза сталкеры были атакованы крупными собачьими стаями. К счастью, происходило это на открытом пространстве, посреди улиц, а не в тесных дворах, заросших подлеском и заваленных битым кирпичом с крошащихся от времени зданий. После каждой такой бойни приходилось отходить в ближайший дом, организовывать оборону и перезаряжаться. Данил, сжегший за полдня с полсотни патронов и ощущающий, как постепенно тяжелеет правая рука, принимающая на себя всю отдачу двенадцатого калибра, мысленно в который уже раз благодарил себя за предусмотрительность. Не будь ружья – много бы он навоевал с двумя штатными магазинами к ВСС?
Благодаря высокой организации и умелому командованию потерь не было. Разведка всегда предупреждала ядро группы заранее и отходила под огневое прикрытие, дразня и выманивая стаю на себя. Дальше следовала непродолжительная и жестокая мясорубка, после которой на земле оставались десятки собачьих тел, изорванных пулями, изгвазданных кровью и грязью, – человек, как и всегда, во все времена силой доказывал природе свое право на существование.
Чудовище, похожее на курицу, но размерами с грузовик, они заметили лишь однажды. Было это уже в районе улицы Гоголя, куда группа добралась только часам к пяти вечера. Мутант стоял под деревом и задумчиво ковырялся четырехпалой лапой в земле, отбрасывая с каждым гребком в сторону объем, равный, наверное, объему ковша экскаватора. Родионыч, осознав, что стычка в этот раз может окончиться не в их пользу, спешно увел группу в случившийся поблизости крепкий еще пятиэтажный дом. Забравшись на третий этаж, сталкеры, организовав боевое охранение, встали на недолгий привал.
Из окна мутант был виден как на ладони. Небольшой толстый клюв, мелкий бурый пушок, покрывающий тело, коротенький хвостик – и две мощные ляжки. Чудо-юдо топталось себе под деревом, поквохтывая и нагибаясь иногда всем корпусом, чтобы подобрать что-то с земли. Данил пригляделся – ну так и есть. Останки выродка жрет, тварь такая!
Мутант тут же метко был окрещен куропатом – слово пришло на ум Дуремару.
– А кто же еще, если не куропат, – прошептал он, наблюдая, как здоровенная туша, не обращая внимания на остатки заборов и прочие условные преграды, прет напролом через заросшие огороды частного сектора. – Ты гляньте – копия! Крылья, правда, почти исчезли… Зато вон, остатки гребешка на башке мотаются.
Привал был недолог. Перезарядка, несколько глотков сладкой воды для восполнения сил – и вперед. Даже поесть не удалось – мешала пыль. В квартире, где сидела группа, ее было порядочно, да и фонило здесь… Наглотаешься радиоактивной пыли – никакая бэха не спасет.
– Время, ребята. Дела наши здесь закончены, дальше движемся по маршруту, – сказал перед выходом полковник. – Прямо, через пустырь мимо бассейна, через Шишковский овраг. Дойдем до катка – а там и ЦРБ недалеко.
К оврагу шла широкая дорога, и Данил сразу же обратил внимание на то странное обстоятельство, что она по какой-то причине совершенно не заросла деревцами и подлеском. На этой улице не росло даже травы, а сама земля была потрескавшейся, словно после долгой засухи.
– Хоть немного по ровной поверхности пройдем, – проворчал топающий рядом Цукер. – Задолбался уже по развалинам ползать. Скорей бы на ночлег, что ли…
– Овраг перейдем – отдохнем, – отозвался всеслышащий полковник. – Скоро…
Однако через овраг пройти не удалось – уже даже на подходе стало видно, что сунуться туда решился бы только полный отморозок, совершенно не дорожащий своей жизнью. Овраг, словно кастрюля заботливой домохозяйки, весь был полон странной красноватой мглой. Она тяжело, тягуче, словно кисель, ворочалась у ног людей, и на поверхности ее временами появлялась крупная рябь, будто кто-то огромный дул на этот кисель, пытаясь его остудить. Где-то в самой глубине, на дне, что-то равномерно металлически пощелкивало, скрежетало, скрипело, и время от времени оттуда же сквозь мглу пробивались сполохи кроваво-красного света.
– И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться и день и ночь во веки веков, – прошептал вдруг Сашка странным голосом.
Данил вздрогнул.
– Это батины слова, – повернувшись, сказал напарник и указал под ноги, на убегающую в красную мглу дорогу. – Ворота Преисподней. Отец всегда говорил, что наш мир стал чистилищем. А раз он чистилище – то и вход в преисподнюю где-то должен быть. Ну так – вот он. Парадные ворота. Добро пожаловать…
Внизу вдруг завыло – глубоко, отчаянно, тоскливо, и земля на краю оврага задрожала. Сталкеры попятились…
– Спускаемся по Красной, – прислушиваясь и держа пулемет на изготовку, подал команду Родионыч. – Через полицию пройдем. Может, и найдем чего полезного. Ну его к дьяволу этот овраг…
Держась подальше от жуткого места, сталкеры спустились по улице Красной вниз, миновали центральный перекресток города и ушли влево, к зданию полиции.
Однако и здесь группу поджидала неудача. На крыше желанного здания, густо утыкав ее своими черными телами, сидели сирены – особей тридцать, не меньше – и придавалась своему любимому занятию: пели.
Данил, шедший в это время со своей группой в передовом дозоре, глянув издали, понял, что дело это бессмысленное. Даже сейчас численный перевес был за противником, а ведь наверняка это еще не все. Оглянулся на всякий случай на Саньку – не зацепило ли того, как и в прошлый раз, – однако напарник не проявлял никаких признаков ступора, спокойно наблюдая за разевающими рты мутантами.
Пришлось обходить.
По улице Куйбышева группа поднялась в гору, прошла мимо каланчи пожарной части и ушла вправо, вновь выходя на улицу Ленина. Данил глянул вниз с горы, на здание полиции – сирены, поднявшись на крыло, кружили над своим жилищем. Даже отсюда было видно, что их здорово больше тридцати – уж слишком многочисленной была стая.