Право вето
Шрифт:
— Ну вот, а я совсем забыл. Понимаю, понимаю, вы — Крэл. Здравствуйте. — Резко, даже откинув руки немного в стороны, Ваматр сомкнул их за спиной. — Руки я не подам. Может статься, что протянутая мной приветливо, она будет отвергнута вами, и тогда… Посудите сами, в каком положении я окажусь! Оскорбиться, указать вам на дверь после стольких усилий, потраченных на то, чтобы вы, наконец, оказались здесь? Нет-нет, рукопожатий не надо. Вы ведь уверены, что проникли в стан врага и теперь стоите лицом к лицу с врагом номер один. Вы обязались — перед богом, чертом или в силу чего-то там еще очень возвышенного — уничтожить меня. Испепелить. Так ведь? Можно не отвечать. Испепелить еще успеете. А пока посмотрите мою скрипку. Вам когда-нибудь приходилось видеть
Ваматр, так и не дав Крэлу скрипку, подошел к нему вплотную и тихо спросил:
— Вы уже были в башне? Нет? Очень хорошо. И не ходите туда. Вам нельзя. Именно вам. Можете заглядывать куда вам вздумается, но к ним… Лейж слишком много бывал у них. Тогда мы еще не знали, а сейчас у нас в клинике… Чего же мы стоим? Давайте сядем.
Крэл опустился на предложенное ему кресло и стал терпеливо ждать, что станет делать Ваматр дальше. Ваматр молчал. В руках у него уже очутился большой блокнот, и он писал, не обращая больше внимания на посетителя. Он часто вскидывал голову и, закрыв глаза, выставив вперед острый подбородок, замирал. Потом, медленно опустив голову, продолжал писать. Тогда Крэлу видны были только гладко зачесанные назад черные с проседью волосы и кончик внушительного носа с горбинкой.
— Клиника небольшая, можно сказать, крохотная, но наша собственная. Каких трудов стоило ее организовать, сколько потребовалось средств. Современное оборудование, расходы на персонал… Деньги, деньги. Вечно проклятые Деньги… Мы непременно пойдем с вами туда и проведаем Кирба. Знаете, врачи обнадежили меня. Всё уже идет как будто на лад… Скажите, Крэл, Альберту удалось приохотить вас к энтомологии?
— Я изучал энтомологию в университете и, кроме того…
— Пустое! Надо знать ее как следует, по крайней мере знать всё, уже описанное в литературе, и параллельно с этим постоянно знакомиться с нашими работами. Только тогда вы поймете, что такое насекомые. Нет, не поймете. Никто из нас пока понять ничего не может. Если бы я был умнее в сто раз и прожил еще сто лет, то и тогда не разрешил бы загадок, решить которые так необходимо… Пожалуй, Кирба мы проведаем с вами сегодня же. Если разрешат врачи, конечно.
Ваматр схватился за телефонную трубку.
— Доктор Рбал? — Крэл вздрогнул при упоминании имени палача, терзавшего Лейжа. — Это я. Добрый вечер. Скажите мне, дорогой, скажите хотя бы несколько слов утешения. Мне ведь нельзя нервничать, вы сами об этом говорили, советовали мне… Не буду, не буду. Стану серьезным и послушным. Ну как? — Ваматр слушал, не перебивая, удовлетворенно кивал головой и, прижав трубку к уху, непрерывно перебирал разбросанные на столе мелочи. Спасибо, спасибо, дорогой Рбал… За добрую весть благодарю!
Трубку Ваматр положил на рычаг бережно, засунул руку между колен, съежился, стал совсем маленьким и говорил тихо, внимательно поглядывая из-под густых, какие бывают только у юношей, ресниц.
— Метаморфоз — вот что дало нам возможность получить совершенно не известные на Земле виды. Вы знаете об этом, Крэл. Но учтите, насекомые, особенно выведенные нами, имеют еще много совершенно удивительных, только им присущих свойств. Они общаются на расстоянии, перестраивают себя, меняя форму, это известно, но вот что примечательно: они могут на расстоянии, подчеркиваю — на расстоянии, влиять на процессы, протекающие в организмах других особей.
— Влияют на перестройку тканей других особей? А может быть, — догадался Крэл, — может быть, и других видов?
— Совершенно правильно. И мы уже проверили это. Протоксенусы, когда их много, когда они в расцвете сил и получают всё необходимое для своего развития, способны стимулировать неспецифические процессы в организме. Интимные процессы, о которых наука еще так мало знает.
— Простите, — не выдержал Крэл, — вы говорите об Аллане Лейже, который года два тому назад перешел к вам от Арнольдса?
— Ну да. Так вот, Лейж с тех пор начал приводить к вольеру язвенников, и оказалось, что вяло протекающие процессы заживления протоксенусы способны активизировать. Тогда — о! — тогда мы были у порога открытия. И какого открытия! Но оказалось… оказалось, что протоксенусы, как и при беременности, тут аналогия особенно чувствуется, не только стимулируют некоторые функциональные системы организма, но и могут… могут вызывать психозы…
Ваматр взял трубку телефона.
— Алло, соедините меня с гаражом. Спасибо… Гараж? Добрый вечер, Антони, я хочу поехать в город. Да, да, сейчас, если можно.
Крэл встал.
— Сидите, сидите. Я, наверно, не поеду… Да, вызывают психоз. Какие силы в наших руках, какие силы! И как мы слабы еще, ничтожны… Два часа ежедневного пребывания у вольеров, на расстоянии четырех метров от сетки, — и Кирб, бедняга Кирб, от которого уже отказались врачи, ожил. Каверны его затянулись, туберкулез — безнадежная форма! — излечен. Кирб будет здоров. Теперь будет. Протоксенусы исцелили его, а могли убить, Крэл. Я вас прошу, пока… пока не ходите в башню…
Теперь Крэл не мог не думать о башне. Чем бы он ни занимался, настойчиво шевелилось беспокойное желание — в башню! Разумеется, сразу вспомнилось, как мучился Лейж, стараясь подавить казавшееся ему противоестественным стремление к протоксенусам. Воспоминания о Лейже стали почему-то раздражать. Лейж, Лейж, Лейж, всё время попадается его имя. Думать о нем не хотелось, а вместе с тем мешали вопросы, так или иначе связанные с ним. О какой телеграмме тогда, в дождь, с восторгом кричала Инса?
Инса… Она и здесь, занимаясь научной работой, была такой же — немного загадочной, простоватой и умной фабричной девчонкой с канатной… Об Инсе в Холпе говорили часто, говорили с доброй улыбкой и всегда уважительно. Чувствовалось, что она — задорная, смешливая и деловитая — душа здешнего маленького общества. А общество здешнее… Еще трудно судить о нем, но оно, кажется, интересней, чем можно было ожидать.
На следующий день после разговора с Ваматром Крэл всё-таки принялся за отчеты. Каждая проштудированная папка увлекала, заставляла задуматься. Понемногу он стал привыкать к своей комнате, хотя и не переставал с опаской поглядывать на те места, где могли таиться приборы-соглядатаи. Не прошло и недели, а Крэла уже определенно тянуло в лабораторию. По утрам, приняв душ, наскоро съев завтрак, он с удовольствием шагал от коттеджа к кирпично-красному старинному зданию.
В первые дни Крэл немного дичился, стараясь не показываться на людях, но вскоре самыми приятными оказались часы, проведенные в столовой. Вечерами, после ужина, оттуда почти никто не уходил. Работал бар, кто-то танцевал под радиолу, кто-то листал журналы, кто-то играл в шахматы. Столовая превращалась в клуб, не имевший устава и постоянных членов. Беседы здесь возникали естественно, велись живо, непринужденно, остроумно. Веселье, молодое, искреннее, перемежалось с деловыми разговорами и спорами, начинавшимися по самым различным поводам.