ПРАВОЕ ПОЛУШАРИЕ
Шрифт:
– Шалава паскудная, - прошипел тот.
– Я давно за тобой слежу! На панель пошла? Под гебистскую крышу?
– Отпустите ее, - загремел Оффченко.
Коротышка, не ослабляя хватки, размахнулся свободным кулаком и изо всей мочи врезал Оффченко в глаз. Куратор отшатнулся, автоматически прикрывая лицо ладонями. Седой ударил снова, пробил оборону и попал в зубы. Кровь закапала на сорочку; Оффченко отнял руки и яростно воззрился на противника багровеющим глазом. Седой пнул его в промежность, так что Оффченко согнулся пополам.
– Ко мне, - заклокотал он слабеющим голосом.
–
Яйтер толкнул нападавшего в грудь:
– Осади, зашибу!
Тот качнулся, однако не внял и с ненавистью уставился на соперника.
– Баклан, придурок лагерный, падло! На кого ты тянешь? Наседка, петух…
Яйтер шагнул вперед, оттолкнул Зейду, сграбастал в лапищу лицо крепыша, подержал и вторично толкнул; тот выпустил подругу и впечатал кулак в широкий, плоский нос. Не давая себе передышки, он прыгнул, обхватил неприятеля руками и ногами, после чего немыслимым карусельным вывертом переместился тому на спину, поймал в зажим и начал яростно двигать нижней частью туловища. Яйтер ответил локтем, наездник выматерился, но удержался на весу.
Оффченко, шатаясь, выбежал на улицу.
– Скорее сюда!
– закричал он кому-то в машине, дверцы которой уже отворялись, и лезли наружу бицепсы.
– Остановите их!
Куратор плюнул кровавым сгустком.
К ресторану мчались нахмуренные молодчики, одетые неброско: футболки, джинсы, кроссовки. Разбрызгивая лужи, они оторвались от земли, вцепились в седые лохмы, ударили в поясницу. Нападавший, рыча, свалился им в руки.
– Козел! Козел поганый!
– Зейда пришла в себя и затопала отечными ногами.
– Не попортите его, - простонал мокрый от крови и дождя Оффченко. Держась за лицо, он вошел в вестибюль.
– Это Йохо… Уважаемый человек и вот - хулиганит…
Яйтер, которого рывок увлек вслед за Йохо на пол, выдрался из сведенных судорогой клешней и отошел в сторону.
– Кто это такой?
– осведомился он угрюмо.
– Мой ухажер, - взвизгнула Зейда и добавила непечатное слово.
– Старая сука! Уже и не стоит толком, а туда же, размножаться!
– Гниль, - пыхтели молодцы, трудясь над поверженным Йохо. Брякнули наручники.
На тротуаре собралась небольшая толпа. Оффченко полез в брюки, достал платок, промокнул ссадины, махнул маленькой книжечкой:
– Проходите! Чего вылупились? Пьяных не видели?
Яйтер почувствовал, что ему уже ничего не хочется - ни Зейды, ни потомства, ни полицейской благотворительности. Кроме одного: оказаться дома, в бездумном одиночестве, да еще хорошо бы завесить черным холсты, потому что картины - те же зеркала, и Яйтер опасался, что полотна напитаются его меланхолией, поблекнут и упадут в цене. Йохо, прижатый коленом, сыпал угрозами и обещаниями вывести всех на чистую воду.
– Уходите отсюда, - велел Оффченко Зейде и Яйтеру.
– Давайте, ступайте, тут не на что любоваться, - добавил он обеспокоенно, наблюдая, как Йохо вновь разевает рот, и не зная, каких откровений ждать.
Яйтер, видя нацеленные с пола глаза, не послушался и задержался.
– Увидимся, - деловито пообещал ревнивец. Он сопел, всхрапывал и крутил головой. Один из подручных Оффченко по знаку начальника зажал
– Ну его к черту, - Зейда подтолкнула Яйтера к выходу. Тот все оглядывался, болезненно сомневаясь: не забыл ли чего сказать?
Гроза, постанывая, уходила на север и сыпала мелким дождем, как пылью после мощного взрыва. Черный проспект сверкал акварелями. Зейда чему-то посмеивалась - то радостно, то негодующе, и поминутно заглядывала Яйтеру в лицо. Ее толстые каблуки щелкали, подобно копытам тяжеловоза, и Яйтер уныло сравнил себя с мерином, хотя и не помнил ни самого слова, ни его смысла. Воображение лишь рисовало нечто большое, печальное и - бесплодное, как сухая лоза.
8
– Кыш, - он сказал это не без досады, но вполне миролюбиво, с обреченностью.
Как ни странно, Дитер повиновался, отступил в тень и выжидающе замер.
– Что-то они нынче послушные, - проворчал Яйтер, шаря ключом в замочной скважине.
– Дитер - хороший, - пророкотала Зейда, привалившаяся к стене.
Яйтер оставил свое занятие.
– Ты тоже так думаешь?
– удивился он.
– Да вот же он маячит, такой сладкий - как же его не любить?
– Зейда сняла туфлю, которой успела зачерпнуть воды в какой-то луже, и стала вытряхивать.
Яйтер поискал в толпе, выбрал Сюзанну, ткнул в ее сторону пальцем и спросил:
– А это кто?
– Сюзанна, - пожала плечами Зейда.
– Плакса. Все время в слезах.
– Да, не врешь, - Яйтер был искренне обрадован. И в самом деле нашлась живая душа, с которой он мог безбоязненно обсуждать ненастоящих. Он отомкнул замок: - Заходи. Не разувайся, - позволил он Зейде, хотя та и не думала разуваться.
Дверь захлопнулась, и сквозь нее строем потянулись незваные гости: старцы, подростки, женщины и мужчины; итальянцы, болгары, немцы и русские, восковые китайцы и пепельные негры; брюнеты и блондины, почти уравнявшиеся в цветах; многие - со страдальческими лицами, кое-кто - с домашними животными: притихшими овчарками, болонками на руках; крались кошки, порхали прозрачные канарейки и скворцы. Новорожденные мяукали и шли своим ходом. Они плохо держали головы, и те все время падали то на одно, то на другое плечо. Яйтер зажег в прихожей свет, так что шествующие моментально поблекли.
Виляя бедрами, Зейда свернула в мастерскую.
– Не сюда, - придержал ее Яйтер.
Он перенаправил подругу в гостиную, одновременно служившую спальней. Было много пустого пространства; интерьер угнетал непритязательностью: старый, очень тяжелый обеденный стол, застланный изрезанной клеенкой с выцветшими цветами; раскладной диван - горбатый от выбившихся пружин; несколько шатких стульев с высокими резными спинками; портативный черно-белый телевизор, запальчиво и жалко выставивший троллейбусные антенны, которыми толком ничего не мог поймать. Дешевый шкаф с захватанной полировкой и свернутой вчетверо бумажкой, подложенной под ножку. Люстра о трех ногах, пыльная и тусклая. В углу были свалены музыкальные инструменты: балалайка, двенадцатиструнная гитара, свирель и бубен.