Православие и свобода

Николаева Олеся Александровна

Свобода воли осуществляется в выборе ценностей, ибо воля может отдавать предпочтение одним ценностям перед другими, вовсе отвергать общепринятые (например христианские) ценности во имя каких-то иных, а может вообще опрокидывать всю ценностную иерархию и избирать для себя собственное «я так хочу» в качестве главного мотива… Однако осуществлённый выбор ценности уже подразумевает и влечёт за собой как служение ей, так и претворение её в реальность, то есть исполнение некоего долженствования по отношению к ней. Таким образом, может показаться, что сделанный выбор, чреватый бременем долженствования, уже цензурирует произволение, принуждает к подчинению, сковывает живое и подвижное волевое начало. И тем не менее даже и в этом случае воля остаётся свободной по отношению к этому долженствованию. Каким образом? В некоем идеальном плане долженствования воля не парализована этически

должным, она вольна выбирать, подчиниться ли ей или уклониться от подчинения. Она неустойчива, она зыбка, в ней нет никакого механизма закреплённости за этим долженствованием. Она сохраняет своё самовластие («аутекзусию»), равно и спасительное, и роковое. И здесь кроется явный парадокс: ведь если воля может быть свободна от причинности, то как может она быть свободной от ею же избранной ценности с её долженствованием?

Так возникает антиномия свободы и долженствования: воля определена должным - и воля не определена должным. Или так: воля детерминирована ценностью - и воля не детерминирована ценностью [206] . Её уделом остаётся творчество. Можно говорить о живых, подвижных и уникальных связях воли и ценности. Можно говорить о любви как особом модусе их отношений.

И это не вполне то же самое, что утверждал Кант: воля должна, но не принуждена подчиняться должному. Мысль Канта сводится к столкновению идеального и реального, к различению уровней бытия: в порядке идеального долженствования воля подчинена ценностям, но в порядке эмпирической реальности, в силу своего несовершенства, она это долженствование может отвергнуть и часто отвергает. Например, христианин должен исполнять заповеди Божии, но он их не исполняет из-за греховных навыков своей природы: Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю (Рим. 7, 19).

206

См. там же. С. 195.

Однако антиномия свободы раскрывает более глубинное противоречие и заявляет о нём как о столкновении двух долженствований.

С одной стороны, свобода воли сама по себе есть дар Божий, черта богоподобия, и в силу этого - непреложная ценность: без первой низшей ступени свободы, именуемой произволом, не может быть и высшей - чаемой свободы в добре и истине, свободы во Христе. Он, этот произвол, есть предусловие совершенной свободы, предусловие доброй воли. Добро, совершаемое по принуждению, по необходимости, равно как и «автомат добра», всецело предопределённый Творцом, не может представлять этической ценности: только сознательная и ответственная свободная воля, наделённая возможностью избирать в акте любви добро и истину, имеет такую ценность. Бог почтил свободой человека, «чтобы добро принадлежало не меньше избирающему, чем и вложившему семена оного» [207] . Поэтому сама эта свободная воля, несущая в себе великие возможности бытия и творчества, - воля, которая не принуждена подчиняться должному и имеет власть произвольно нарушать его, уже сама по себе есть ценность.

207

Святитель Григорий Богослов. Слово 45 на Святую Пасху // Сочинения. М., 1889. С. 129.

Итак, свободно избранные ценности претендуют на полную детерминизацию личности. Это с одной стороны. С другой - эта личность сама по себе есть уже ценность, и это потому что она есть личность свободная, ничем не детерминированная, вполне богоподобная.

Из всего вышесказанного следует антиномия: долженствование ценностей, избранных волей, должно быть абсолютным, коль скоро воля сама избрала их по дару своей свободы, - и в то же время оно не должно быть абсолютным. То есть воля продолжает оставаться свободной по отношению к этому долженствованию. Она ни в коей мере не привязана к избранному ею добру какой-либо необходимостью: Если заповеди Мои соблюдёте, пребудете в любви Моей (Ин. 15, 10). Исполнение заповедей становится не долженствованием закона, но выражением непрестанного чаяния Христовой любви и вечной жизни, ибо заповедь Его есть жизнь вечная (Ин. 12, 50).

Итак, ценности должны безусловно господствовать в жизни избравшего их человека, - и в то же время ценности не должны господствовать ни «автоматически»,

ни в порядке императива. В этом смысле поклонение Живому Богу есть нечто прямо противоположное идолослужению. Недаром смысловой центр первой и главнейшей заповеди исходит из глагола «возлюби» (возлюби Господа Бога твоего [Мф. 22, 37]). И новая Христова заповедь держится тем же глаголом: да любите друг друга (ср.: Ин. 13, 34).

Таким образом, полное подчинение должному есть нечто должное и при этом такое подчинение должному не есть нечто должное, но осуществляемое каждый раз по свободному произволению, предпочтению, избранию, по любви: кто любит Меня, тот соблюдёт слово Моё (Ин. 14, 23). И напротив: Нелюбящий Меня не соблюдает слов Моих (Ин. 14, 24).

Иными словами, свобода произвола имеет ценность - и свобода произвола её не имеет, добровольно отказываясь от себя перед лицом Любимого: И всё Моё Твоё, и Твоё Моё (Ин. 17, 10). (Не попущай, Пречистая, воли моей совершатися, не угодна бо есть, но да будет воля Сына Твоего и Бога Моего.)

Бог хочет, чтобы человек был Его рабом - и Бог не хочет, чтобы человек был Его рабом (Я уже не называю вас рабами, но Я назвал вас друзьями [Ин. 15, 15]). Однако слова «раб Божий» и «свободный» в новом контексте Благой Вести перестают быть антонимами и входят в иные отношения.

Пресвятая Дева Мария, произносящая: се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему (Лк. 1, 38), есть Богородица, вышши всех Ангел и Архангел и всея твари честнейши (акафист Пресвятой Богородице), честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим (песнь Богородице), Царица Небесная, Пресвятая Владычица (канон молебный к Богородице).

Рабами Божиими, или рабами Господними, называются в Священном Писании исключительно праведники, святые: Авраам (см.: Быт. 18, 3), Лот (см.: Быт. 19, 19), Моисей (см.: Исх. 14, 31; Нав. 1, 2), Исаак и Иаков (см.: Исх. 32, 13), Давид (см.: 3 Цар. 8, 28), пророк Илия (см.: 3 Цар. 18, 36), Иов (см.: Иов 1, 8), апостолы Павел (см.: Рим. 1, 1; Гал. 1, 10; Флп. 1, 1), Иоанн (см.: Откр. 1, 1), Пётр (см.: 2 Пет. 1, 1), Иаков (см.: Иак. 1, 1), Тимофей (см.: 2 Тим. 2, 24), апостол Иуда (см.: Иуд. 1, 1) и другие.

Именно в «рабстве Господу» реализуется их духовная свобода. Для новозаветных праведников - это свобода нового человека, который обновляется в познании по образу Создавшего его, где нет раба, свободного, но всё и во всём Христос (Кол. 3, 10, 11). Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов (1 Кор. 7, 22).

Рабство Христу означает освобождение от греха (Рим. 6, 22), от смерти (ср.: Рим. 6, 23), от ига рабства (ср.: Гал. 5, 1), от рабства тлению (Рим. 8, 21), рабства похотям (ср.: Тит. 3, 3), рабства человекам (1 Кор. 7, 23).

Однако это блаженное рабство Христу, это несение Его лёгкого бремени и благого ига (ср.: Мф. 11, 30), это отвержение духа рабства (Рим. 8, 15) греху и тлению происходит в свободу славы детей Божиих (Рим. 8, 21), означает принятие Духа усыновления (ср.: Рим. 8, 15), и уже сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы - дети Божии (Рим. 8, 16). Посему всякий раб Христов уже не раб, но сын (Гал. 4, 7), чадо Божие (ср.: Ин. 1, 12; Флп. 2, 15), чадо возлюбленное (ср.: Еф. 5, 1), чадо света (ср.: Еф. 5, 8).