Пражский синдром
Шрифт:
21.
– Все равно в моем «Арчибальде» было лучше, - проворчала я. – Номер больше. И вид на город. И кровать удобнее.
– Зато там не было меня, - одно движение, и я мгновенно оказалась лежащей на нем. – Начнем сначала? Чтобы ты убедилась, что лучше все-таки здесь?
– Нам же за Мартой ехать.
Вздохнув с сожалением, Алеш перекатил меня обратно и пошел в ванную.
В этот раз я летела другим самолетом, с ночной пересадкой, чтобы попасть в Прагу утром. Чтобы хоть немного побыть вдвоем, пока Марта в школе. Алеш снова встретил меня с хризантемами, на этот раз белыми. Я сидела в машине, уткнувшись
– У тебя новая стрижка, - заметила я.
– Просто волосы отросли. Мой парикмахер заболел, а к другому не хотелось. Но придется. Неудобно на день рождения таким павианом.
– Нет, пожалуйста! – я состроила глазки кота из «Шрэка». – Так лучше. Мне так нравится. Так ты похож на… себя тогда.
– Ладно, уговорила, - Алеш смешно сморщил нос. – Подстригусь, когда уедешь.
– Но чтобы к свадьбе снова отросло! – потребовала я.
Наконец мы добрались до гостиницы – небольшого ядовито-желтого здания недалеко от Карлова моста. Самой серьезной проблемой оказалось найти место для парковки. Впрочем, и номер пришлось подождать – в нем еще делали уборку, несмотря на то, что Алеш заказал ранний чек-ин. Мы сидели на диване в холле, держались за руки и нетерпеливо посматривали на ресепшен.
– Pros'im, - наконец кивнула нам девушка-администратор.
Мы поднимались по лестнице на второй этаж, и Алеш попросил, намекая на вечер, когда он приехал в Питер:
– Только не раздевайся прямо здесь, пожалуйста. Тут наверняка есть камера.
Нервно рассмеявшись, я расстегнула пальто. Оказавшись в номере и едва закрыв дверь, мы начали раздеваться с такой скоростью, с какой солдат не одевается по тревоге.
– Мне, наверно, лечиться надо, - смущенно усмехнулась я, стягивая волосы в хвост, пока Алеш сдергивал с кровати покрывало. – Ты не представляешь, о чем я думала в самолете всю дорогу.
– Надеюсь, ты мне расскажешь? – он потянул меня за руку, я потеряла равновесие и шлепнулась на кровать.
– Тебе же придется в этом каяться на исповеди!
– Ничего, оно того стоит, - Алеш наклонился надо мной, легко касаясь губами груди.
– А потом священнику самому придется исповедоваться, потому что он слушал такие вещи.
– Это его проблема, - губы скользнули ниже.
– И правда…
Больше мы уже не разговаривали. То есть что-то, конечно, говорили, но связной беседой это вряд ли можно было назвать. Странно, раньше я всегда относилась к сексу как к чему-то такому важному, серьезному, ответственному. Может быть, потому, что с Димкой у нас это был первый опыт, сначала все получалось не пойми как и приходилось с трудом друг под друга подлаживаться. С Алешем, конечно, тоже, но уж точно не с трудом, наоборот. Это была, как говорил, хоть и по другому поводу, мой папа, тонкая доводка. А в целом – легко и свободно. Так, как и должно быть.
А еще я не представляла, как по-разному можно заниматься любовью. Не в смысле способов и поз, конечно. Тут уж меня трудно было удивить. Но вот чем это было наполнено… Нежно. Страстно. Разнузданно-бесстыдно. Словно исполняя некий мистический ритуал. Дразня и подкалывая друг друга. И еще много чего другого.
К школе мы успели в итоге минута в минуту. Только Алеш притормозил,
Я специально села сзади, как в прошлый раз, чтобы можно было с ней разговаривать, но все получилось не совсем так.
– Добрый день, пани Анна, - сказала она, открыв дверь и забираясь в кресло.
Мы отъехали от школы уже на приличное расстояние, а Марта так и молчала, поглядывая искоса. А на меня напал такой же ступор, как и в церкви, когда они с Алешем подошли ко мне. Но тогда меня хоть косичка выручила, а сейчас в голове не было ни единой мысли. Как ни странно, спас ситуацию Алеш. Да еще таким вопросом, который, по идее, вряд ли должен был способствовать началу беседы.
– Что ты получила за диктант, Марта? – спросил он.
– Тройку, - та тяжело вздохнула и пояснила, повернувшись ко мне. – Все чарки. Никак не могу запомнить, где надо, а где нет.
Поскольку с чарками – долготами – у меня тоже была проблема, тема для разговора нашлась моментально. Мы начали обсуждать, кто в каких словах делает ошибки. Постепенно Марта стала оттаивать и перестала бросать на меня косые взгляды.
Когда мы приехали домой, она удивленно наморщила лоб:
– А где ваш чемодан, пани Анна?
– В гостинице, - вместо меня ответил Алеш. – Я встретил Анну в аэропорту и отвез в гостиницу. А потом мы поехали за тобой в школу.
Я заметила, что она хочет спросить что-то еще и поспешила озадачить ее новой вводной:
– И ты можешь звать меня просто Анна, без пани. И на ты.
– Хорошо, - кивнула Марта. – Пойдем, Анна, я покажу вам… тебе свою комнату.
– Только быстро, - предупредил Алеш. – Я разогреваю обед.
Марта вцепилась в мою руку и повела меня к себе. Она уже совсем перестала смущаться и снова болтала, как сорока, демонстрируя мне все, что было в комнате. Приходилось старательно делать вид, будто вижу все впервые.
– Это единорог, - рассказывала она, махнув рукой в сторону плаката с картинкой из какого-то мультфильма. – Его никто не видел, но он точно где-то живет. Просто прячется. Ведь если бы его не было, как бы его тогда нарисовали, правда? – и тут же без всякого перехода: - Мне теперь хоть будет с кем поговорить.
Я изо всех сил стиснула зубы, загоняя обратно в глаза попытавшиеся навернуться слезы. И спросила осторожно:
– А папа?
Но Марта подскочила к окну:
– Смотрите… смотри, Анна, там пани Ружичкова. Эта наша соседка, она заплетает мне косички. Сейчас холодно, а когда станет тепло, она будет сажать в саду цветы. И читать на скамейке. А Любош будет сидеть рядом. Любош – это кот.
Я просто диву далась, как ловко она ушла от ответа. Да, непросто нам будет, ой как непросто. Как бы не пришлось потом к психологу всем вместе ходить.
– Анна, а когда вы с папой поженитесь, мне надо будет звать тебя мамой? – Марта повернулась ко мне, опираясь спиной о подоконник.
Я подошла к окну, поправила два сбившихся хвостика у нее на голове, взглянула на «тайный садик».
– Только если сама захочешь. Все-таки у тебя есть мама. Хоть она и умерла.
– Да, - серьезно кивнула Марта. – Она на небе. И смотрит на меня. Но мама все равно может быть еще одна. Вот у Йитки мама живая, но она все время была пьяная, и они с папой ее выгнали. И Йитка теперь зовет мамой новую жену папы.