Предания нашей улицы
Шрифт:
— Джахша! Дочь Зейна?
— Она самая.
Другая женщина, которая, сидя у стены, искала в голове у маленького мальчика, вмешалась в разговор:
— Когда ты был маленьким, очень был похож на свою мать, а сейчас сильно изменился, только глаза остались прежними.
— О Аллах! — воскликнула первая женщина. — А где же твоя мать? Умерла?! Да упокоит ее Аллах. Сколько раз, помню, сидела я возле нее, прося предсказать судьбу. Она раскидывала камешки и гадала мне. Да упокоит тебя Аллах, Джахша!
Арафа, довольный
— А не знаешь ли ты, да продлит Аллах твои дни, может кто-нибудь сдать мне подвал?
Глядя на него подслеповатыми глазами, женщина спросила в свою очередь:
— А зачем ты вернулся на нашу улицу?
— Живого человека всегда тянет в родные места, к близким людям, — рассудительно ответил юноша.
Тогда женщина указала на дом в квартале Рифаа.
— Вон там есть подвальное помещение, пустующее с тех пор, как жиличка сгорела в пожаре. Это не пугает тебя?
Еще одна женщина, смотревшая на них из окна, засмеялась:
— Такого молодца ифриты испугаются!
Арафа поднял на нее глаза, делая вид, что его развеселили эти слова, и сказал:
— О улица наша! Какие веселые люди здесь живут! Теперь я понимаю, почему моя мать, умирая, советовала мне вернуться сюда.
И, обращаясь к женщине, сидевшей у стены, продолжал:
— Смерть всегда нас найдет, о клиентка моей покойной матери! Все мы умрем, в огне ли, в воде, от ифрита или от дубинки.
После этого он попрощался и направился к указанному дому, провожаемый многими взглядами. Один из оказавшихся здесь мужчин насмешливо заметил:
— Мать-то его мы знали, а вот кто знает его отца?
— Аллах велит хранить тайны! — отозвалась какая-то старуха.
— Значит, он может выдавать себя за сына человека из рода Габаль или Рифаа, а может, и рода Касем, как ему будет выгодно! Да успокоит Аллах душу его матери! — проговорил мужчина.
Приятель Арафы, услышав эти слова, насмешливо прошептал своему спутнику:
— Зачем мы вернулись на эту улицу? Арафа, продолжая улыбаться, сказал:
— Подобные разговоры я слышу повсюду! Во всяком случае, это наша улица. И только здесь мы можем жить. Хватит нам скитаться по базарам и спать под открытым небом или в заброшенных лачугах. К тому же люди здесь добрые, хотя языки у них злые, да и глупые, но у каждого в руке дубинка. Здесь, Ханаш, нам легче будет заработать па пропитание.
Ханаш равнодушно пожал узкими плечами, мол, «на все воля Аллаха».
Какой-то мужчина, похоже, накурившийся гашиша, загородил им дорогу и спросил Арафу:
— Как тебя зовут?
— Арафа!
— Чей ты сын?
— Арафа, сын Джахши! Стоявшие поблизости мужчины рассмеялись, довольные унижением молодого человека, но гашишнику этого показалось мало.
— Когда твоя мать была на сносях, — продолжил он, — мы без конца спрашивали, кто же отец? Тебе-то она об этом сказала?
Скрывая смехом боль, причиненную ему этими словами, юноша пошутил:
— Она сама умерла раньше, чем узнала это. И зашагал дальше, провожаемый смехом. Весть о его возвращении облетела все кварталы, и не спел он дойти до нужного дома, как к нему подошел мальчик-служка из кофейни Рифаа и сказал:
— Муаллим Аджадж, футувва нашего квартала, требует тебя!
Арафа направился в кофейню, которая была неподалеку от дома с подвалом. В кофейне его внимание сразу же привлекла картина, нарисованная на той стене, у которой находилось возвышение для певца. Внизу был изображен Аджадж верхом на коне, чуть повыше управляющий Кадри с пышными усами, одетый в красивую абу, а еще выше Габалауи, держащий на руках тело Рифаа, готовясь перенести его из могилы в свой сад. Но Арафа лишь на мгновение задержал взгляд на картине и поспешил пройти в дальний угол, где восседал Аджадж в кругу своих помощников и приспешников. Футувва с презрительным высокомерием следил за приближающимся юношей, словно гипнотизируя его своим взглядом. Встав перед Аджаджем, Арафа поднес руку к голове и сказал:
— Приветствую тебя, футувва, наш покровитель и защитник. Счастлив видеть тебя.
В узких глазах футуввы мелькнула насмешка.
— Хорошо говоришь, парень! Но хорошо говорить — мало! Хотелось бы знать, каков ты в деле.
— Ты узнаешь это в ближайшее время, если пожелаешь.
— У нас и своих попрошаек больше чем достаточно! Смягчая гордый тон улыбкой, Арафа произнес:
— Я не попрошайка, муаллим! Я волшебник! И достоинства мои признаны множеством людей!
При этих словах сидевшие в кофейне переглянулись, а Аджадж спросил:
— Что ты имеешь в виду, сын помешанной?
Арафа засунул руку за пазуху, вытащил маленькую, размером с плод ююбы, коробочку и почтительно протянул ее футувве. Тот небрежно открыл коробочку. В ней находился какой-то темный порошок. Аджадж вопросительно взглянул на Арафу. Арафа уверенным голосом пояснил:
— Раствори одну крупинку в чашке чая и выпей за два часа до свидания с женщиной. А потом либо ты будешь благодарить твоего покорного слугу Арафу, либо прогонишь его прочь с улицы.
Все удивленно вытянули шеи, и даже Аджадж не мог скрыть, что слова Арафы заинтересовали его. Но все-таки он с деланным безразличием обронил:
— И это все твое волшебство?
— Еще есть у меня редкие благовония, чудесные снадобья, я знаю медицину и свойства лекарств, могу лечить от разных болезней и хворей, от бесплодия и слабосилия. Тоном, в котором сквозила угроза, Аджадж проговорил:
— Аллах, Аллах! Я чувствую, что от тебя будет пожива! Сердце Арафы сжалось, но на лице еще ярче засияла улыбка.
— Все, чем я владею, принадлежит тебе, муаллим! Футувва, довольный, расхохотался.
— Но ты не сообщил нам, кто твой отец!