Преданья старины глубокой
Шрифт:
Княгиня втянула носом воздух и поморщилась – от котла пахло прогорклым деревянным маслом, горючей кровью земли, раздавленными кузнечиками, желчью коростеля и еще разными гадостями. Зелье она тут же узнала – это рецепт известный. От грыжи помогает, от ломоты в костях, от мокроты нутряной и еще много от чего. В бытность свою чернавкой при младшей бабе-яге Василиса Патрикеевна и сама этот настой не раз готовила.
Пока княгиня помешивала зелье, Яга Ягишна неспешно прогуливалась круг нее, опираясь на толстую суковатую палку. Бабка изрядно хромала на левую ногу, выточенную из кости, громко стучала
– А ты девка ничего, подходяшша!.. – дружелюбно оскалилась старуха. – Гляжу, сестрица моя тебя кой-чему все ж обучила… Да только вижу – не всему, не всему… До настоящего-то чернокнижия дошли, аль как?..
– Н-не очень… – смутилась Василиса.
– И-и-и, конечно, не дошли! Сестрица-то моя в чорных чарах разбирается худо, кое-как, да наперекосяк! – хохотнула Яга Ягишна. – Только и может, что зубы заговаривать, да сглаз отшептывать!.. Вот я – дело другое! Мертвяка упырем оборотить, хлеб на корню закрутить, корчь-хворобу натравить, смерть через след напустить – вот это ведьмовство, это я понимаю!.. Хошь – и тебя всему обучу?.. В тебе, девка, дух нужный чуется – хорошая могла б из тебя баба-яга выйти, настояшша, чорная!..
Василиса промолчала. Но бабка мгновенно углядела у нее в глазах заинтересованный блеск. Черное колдовство – дело опасное, со всех сторон рискованное, грозящее погибелью души, но зато и выгоды из него можно извлечь куда больше, чем из обычной ворожбы…
– Вот погляди-кось, какие здесь у муженька твоего книжечки богатые! – продолжала завлекать Яга Ягишна. – Кащеюшка у нас запасливей любого хомяка – все к себе в нору тащит, без разбору. Все черные книги здесь – Остролог, Рафли, Аристотелевы Врата, Громник, Молник, Мысленник, Разумник, Волховник, Воронограй, Трепетник, Путник, Зелейник, Чаровник, Метание, Альманах, Сносудец, Зодей, Звездочетие, Остромий, Чаровница, Шестокрыл, Запись о Днях и Часах… Вот разве только Коледника нет – там про Коляду, да еще Исуса Распятого, Кащею про них неинтересно…
Баба-яга задумчиво водила пальцами по корешкам книг – кожаным, деревянным, металлическим. Чаровник, Великая Книга о Двоенадесяти Опрометных Лиц, оказался переплетен в шкуру, содранную с живого волка. Недаром – там ведь про оборотней рассказывается, наставления даются – как в зверя оборотиться. Точно так же Воронограй весь обклеился черным вороновым пером, а Метание обзавелось переплетом из человеческой кости. От Сносудца же поднимался зеленоватый дым, слышался шепот – у этой книги собственное разумение, с ней можно говорить, как с человеком.
Но диковинней всех выглядела Запись о Днях и Часах – шевелящаяся, извивающаяся. Страницы выглядели слипшимися, будто намертво склеенными, а красная бархатная закладка каждый миг вздрагивала, сама собой перебираясь все дальше к окончанию. Эту книгу без большой нужды нельзя даже открывать, не то пропадешь, погибнешь…
– Ты, красавица, не спеши, я тебя не тороплю, – поковыряла в гнилых зубах Яга Ягишна. – Кащеюшка Виевич тебе тоже худа не сделает. Коль ему в жены попала – так ни о чем больше не заботься, на золоте есть-пить будешь, все тебе на ладони будет, все на блюде подастся… Оченно мне понравилось, как ты его кустодиев обдурила… шапка-невидимка, да?..
– Правильно, – гулко пророкотал огромный людоящер, протягивая
– Благодарствую, Змиуланыч, – рассеянно ответила баба-яга, рассматривая чудесный колпак. – Ишь, работа-то какая тонкая… Видно, не во всем моя сестрица все же неумеха – я б такую, пожалуй, не сшила…
– Это не она, это я сама!.. – невольно обиделась Василиса. – Своими руками!
– Ого как! – удивилась Яга Ягишна. – Неплохо, неплохо… Да уж… Умение-то, оно сразу чуется, его за тыном не утаишь… Вижу, неплохо тебя сестрица моя обучила… а только все одно – не до конца, не до конца.
Баба-яга еще немного походила по зале, стуча костяной ногой, помяла в руках шапку-невидимку, поцыкала кривым зубом, а потом решительно шваркнула клюкой об пол и заявила:
– А до конца – я тебя обучать стану! Запомни, красавица моя: чтоб стать настояшшей ведьмой, нужно познать темную сторону колдовской силы, так-то вот! А иначе до самой смерти так и останешься – серединка на половинку, знахарка деревенская, старуха-шептуха!
Василиса молчала. Впрочем, Яге Ягишне это было безразлично, она продолжала разглагольствовать:
– Бабы-яги – их на белом свете всегда три. Старшая, средняя и младшая, сестры названые. Так уж испокон веку заведено. Мы – хранительницы, Василисушка. Тысячелетиями охраняем границу между живым и мертвым, стережем переход между Явью и Навью. Коли вдруг ни одной бабы-яги на свете не останется – великая беда придет. А старшая наша сестрица давно уж одним глазом в Пекло смотрит… Ей, как-никак, далеко за тышшу лет перевалило – недолго уж осталось, давно пора замену приискивать… Коли я Кащеюшку попрошу как следует, так он тебя, красавица, от себя отпустит, позволит нашим ремеслом заниматься… Антиресуешься ли?..
Василиса ничего не ответила. Баба-яга, ухмыльнулась и сняла с полочки диковинную штуковину – в центре большая бусина посажена, а вокруг нее другие, все разных цветов, на проволочках тоненьких крепятся. Покачивается штуковина, крутятся бусины вокруг серединного штыря, да ладно так, ни одна другую не задевает!..
– Глянь-ка, красавица, экое диво!.. – прошамкала Яга Ягишна. – Это Кащеюшка у греков ученых купил… а может и спер, точно не ведаю… Заковыристо устроено! Вот энта синенькая бусина – это вроде как весь наш белый свет! Вот энта большая желтая – солнышко ясное. Энта маленькая – месяц. А остальные – всякие звездочки небесные. Добропан, Красопаня, Смертонос, Кроломоц, Гладолед… Вот, глянь, какие вокруг Гладоледа колечки ладные! Будто нимб ангельский! Антиресно, а?..
Василиса по-прежнему не раскрывала рта.
– Ты что ж, бабушке даже и ответить не желаешь?.. – злобненько прищурилась старуха, раздосадованная, что все ее усилия пропадают втуне. – Нехорошо получается… Ты смотри у меня, красавица…
Неизвестно, что случилось бы дальше, но тут в дальнем углу что-то заквохтало, и Яга Ягишна тут же обо всем забыла, кинувшись к огромной корзине. Там сидел петух – здоровенный, черный, нахохлившийся.
Старуха бережно извлекла птицу на свет божий, спустила ее на пол и восторженно захлопала в ладоши, глядя на то, что осталось в корзине. Яйцо. Крошечное, черное, испещренное мелкими крапинами и совершенно круглое – будто глаз человечий.